– Не держи на меня зла, Летава, – попытался утешить. – И себя не вини, что не того сокола попросила. Мы все такие.
– Глаза у тебя – как льда куски, – зло бросила мне Летава, вытерев рукавом нос. – И душа такая же.
Я молча согласился с ней. Права красавица Летава, нет во мне ни сочувствия, ни милости.
Пошарил в кошельке и положил, не глядя, несколько монет на стол. И увидел свой пузырёк, который давал Летаве накануне. Такой же полный, как он и был.
– Я не выпила, – с ядом в голосе призналась девица. – Понесу от тебя, тогда точно в терем возьмёшь.
– Найди меня сначала, глупая. – Я сгрёб пузырёк, распахнул окно и выскочил на крышу трактирского крыльца, а оттуда спрыгнул во двор, за Рудо.
Не хотел, чтобы внизу меня встретил трактирщик. Пусть Летава бежит и жалуется ему на меня, только пока расскажет, мы с Рудо ускачем уже далеко от Топоричка. А о знахаре других расспрошу.
Её нашли на берегу – мёртвую и прекрасную, как январские сумерки. Светлые волосы спутались, разметались по берегу, и ветки прибрежных кустов запустили в них свои костлявые пальцы, будто хотели взять себе на память кусочек холодной красоты. Её губы когда-то были алыми, но теперь их подёрнула безжизненная синь. На груди, под тонким прозрачным платьем, чернели страшные глубокие язвы.
Её нашли на берегу, так сказали Ниму. И он даже видел её недвижное спокойное лицо – мельком, издали, и ему тогда казалось, будто он подглядывает за спящей или больной, и от этого становилось чуточку стыдно.
Потом, когда её предали чёрной земле, кто-то на их улице сошёл с ума. Какой-то старик спятил, и он не был ни родственником, ни другом погибшей. Люди стали покидать деревню, боясь стать такими же сумасшедшими, как тощий бородатый сосед. Времена тогда стояли неспокойные, то и дело доходили слухи о целых деревнях спятивших, и никто не хотел повторить их участь. Хворь дошла из Княжеств до Перешейка, и оттуда люди устремились в Царство, дальше на юг, дальше от безумства и уродств, которые приносила болезнь.
Так Ним с родителями оказались в Стезеле, где он и прожил почти всю свою жизнь. Про мёртвую и сумасшедшего он почти забыл, но так ему лишь казалось. Раз уж видел что-то, это останется с тобой навсегда. Осядет слоем пыли в дальнем углу памяти, а потом нет-нет да и всплывёт: во сне или просто так, взбудораженное чем-то случайным, взбаламученное со дна.
Ним внезапно вспомнил о мёртвой, когда увидел на площади у Зольмарской пристани попрошайку – у неё были такие же синие губы и язвы на шее, похожие на раны той, полузабытой и погребённой.