– Дай гостинец, Кречет!
– Подай, соколик!
Ко мне потянулись чумазые руки, блестящие глаза жадно пялились, запоминали каждую деталь моего облика: короткую бороду, связанные на затылке волосы, крашеную серьгу в ухе, замшевый шнурок на шее… Я достал из мешка кошелёк и сунул в каждую ребяческую руку по потёртому медячку. Ребятня развизжалась пуще прежнего, я сухо улыбнулся и шугнул их, чтобы не докучали больше.
Мы прошли по улице к трактиру. Я был в Топоричке далеко не впервые и здание с красной вывеской мог найти даже с завязанными глазами. Да и вообще, когда достаточно путешествуешь по Княжествам, учишься за мгновение определять, где в селении трактир, где чистая изба для ночлега, где кузница и дом пекаря, а где можно найти знахаря, который продаст тебе недостающее снадобье или зашьёт, если нужно, рану.
На нас с Рудо оглядывались, а мы умышленно шагали медленно, посреди дороги, немного даже красуясь. Двое грязных мальчишек вбежали в трактир вперёд нас, что-то голося. Я ухмыльнулся: пусть готовят приём.
Так и оказалось. Мне навстречу вышел трактирщик – как водится, дородный, с пышными белыми усами. Я положил руку на голову Рудо, показывая, что пёс мне дорог.
– Устрой моего пса, отец, – вежливо попросил я трактирщика. – Не в конюшню и не на псарню. Положи мягкой соломки, угости кашей с мясом и налей свежей воды. В долгу не останусь.
Он покосился на Рудо с недоверием. Боялся монфа, что и немудрено: эти псы могут быть грозными стражами. Но Рудо махнул пушистым хвостом: не бойся, мол, человек. Не трону.
– Почту за честь, сударь Кречет, – промолвил трактирщик, осторожно взял пса за ошейник и повёл за ограду во двор.
Я ещё немного посмотрел вслед трактирщику и Рудо – пёс у меня умный, не станет терпеть, если что будет не по нему. Я успокоился и прошёл в трактир.
Внутри душно пахло едой: капустной похлёбкой, пирогами с дичью, хмельным пенным. Были и другие запахи: дыма, табака, пота и немытых тел посетителей, которые шумными компаниями жались поближе к очагу. От меня тоже пахло не лучшим образом, так что меня не смущали грязные селяне. Я скромно сел в углу и ненавязчиво положил локти на стол: пусть молоденькие разносчицы видят мои соколиные крылья.
Ко мне тут же подскочила девка: круглолицая, светловолосая, поцелованная солнцем в обе румяные веснушчатые щёки.
– Брусничного пенного, – сразу попросил я. – И чего-нибудь поесть.
Девка ускакала и вернулась так быстро, что я даже не успел запомнить лица остальных посетителей. Передо мной появилась чарка пенного – такого ароматного, какое варят только в тех Княжествах, по которым тянется Великолесье. Лесовые следят, чтобы брусника урождалась крупная, с ноготь большого пальца, рдяная, как кровь, и горько-сладкая, как мёд. В обмен они просят всего ничего…