– Думаешь, она перепутает меня с благотворительным фондом? Ты б на ее месте как себя повел?
– Давай иди, без базара, – Хаос легонько пнул Эдика в предплечье по направлению к невзрачной женщине. – Ты узнай, а там разберемся как сделать так, чтобы она приняла нашу помощь. Мы будем ждать тебя у двери.
Недовольно закатив глаза к потолку, доктор все же развернулся, одернул халат и размеренным шагом направился к одиноко сидящей женщине. Мы видели, как он, склонившись к ней, участливо положил руку на ее плечо, привлекая к себе внимание. Когда мать Макса повернулась к нему, Глеб сграбастал мою ладонь в свою и настойчиво потянул меня к выходу уже знакомым путем.
Снаружи вновь шел мокрый мелкий снег. Я остановилась на пороге, под защитой покатой крыши, Глеб кое-как уместился на самом краю крыльца. Он молчал, и я тоже не говорила ни слова; сунув замерзшие ладони в карманы куртки, украдкой рассматривала своего спутника. Я заметила, что он равнодушно водит глазами вокруг, не останавливаясь ни на чем конкретном, словно пытается выцепить что-то определенное, что могло бы помочь избавиться от назойливых мыслей, переключить внимание, рассеять окутавшую неизвестность. Бессонная ночь давала о себе знать выражением глубокой усталости на его изможденном лице.
Доктор вышел спустя несколько минут.
– Она остановится в квартире Максима, – сообщил Глебу, предупреждая закономерный вопрос. – Вещи отвезет туда вечером, сначала она намерена дождаться более-менее четких прогнозов от Ветрова. Насчет всего остального пока молчит, вроде бы даже не слишком понимает, о чем я ее спрашиваю… – помявшись, доктор добавил с сомнением. – Мне кажется, ей самой вскоре может понадобиться врач.
– Присмотри за ней, ладно?
– Скажу медсестре. Сам не могу, мне уже нужно ехать.
– Да, ясно, – Глеб помолчал. – Значит, будет ждать хирурга?
– По крайней мере, она так сказала.
– Эта бодяга надолго.
– Ну… – Эдик только развел руками.
– Держи меня в курсе любых изменений, ладно?
Доктор согласно кивнул. Попрощавшись с ним, мы с Глебом направились к машине. Мой спутник устроился на переднем сиденье, завел мотор, активировал стеклоочистители, но перед тем, как выехать с не слишком расчищенного двора больницы, повернулся ко мне:
– Тебя к родителям?
Так он называл уютный дом на окраине города, в котором раньше жили мои приемные родители, и в котором я иногда отдыхала от постоянных стычек с Павлом, считая это место своей неприкасаемой территорией. И небезосновательно – при всей своей бесцеремонной наглости дядька никогда не пытался заглянуть в дом, некогда принадлежавший его родному брату, где каждая вещь дышала им даже после его трагической гибели, а стены, словно в насмешку, хранили в себе давно позабытые образы. Теперь, после того как от моего особняка остались усыпанные пеплом руины, я обосновалась именно там, хотя чаще всего оставалась вместе с Глебом на