Принимать решение самостоятельно. Я телепортировался к Ольге, и с удивлением заметил улыбку на ее окровавленных губах. Улыбку, которая мгновенно потухла, стоило пнуть ее по голенищу высоких армейских ботинок. Боль, ненависть, отчаянье — все эти эмоции промелькнули на лице сотрудницы ФСО, стоило ей осознать, что она не последняя выжившая.
Сжав губы, она плотно зажмурилась, ожидая, пока ее прикончат, и застонала. Протяжно, заунывно и без всякой надежды. Она понимала — все кончено. Как понимали и зрители. Вот только я не был согласен с такой концовкой. Убить ее сейчас, значит потерять не только ее семя — я заметил что ни у одного из погибших жемчужина не появилась, а значит их впитывала арена.
Вместо того чтобы добить знакомую, я сел рядом с ней, и взяв ее руку в свою, аккуратно вложил в ладонь один из исцеляющих эликсиров. Женщина замерла, несколько секунд не понимая, что происходит, но затем откупорила бутылку и жадно всосала в себя красную словно кровь жидкость. А уже через пол минуты сумела открыть глаза.
— Прости. — прошептала Ольга, тут же попробовав дотянуться до оружия. Но я прижал ее руку к полу подошвой ботинка, а в горло упер ствол автомата. — Что? Зачем? Чего ты хочешь? Просто убей.
— Ты уже мертва. И все это понимают. — громко сказал я, не сводя с женщины взгляда. — Твоя жизнь принадлежит мне. Признай это, и станешь моей рабой. Тебе не привыкать.
— Что? Никто не уйдет с арены, пока живы двое. — с трудом сглотнула ком в горле Ольга, но я чувствовал, что поступаю правильно.
— Признай себя моей вещью, и ты будешь жить. Жить как рабыня, как животное под властью хозяина. Но жить. — повторил я, и до Ольги кажется начало доходить. — Арена, не место для рабов, на ней выживают лишь властители. Откажись от само возможности таковой стать. Живи… или умри. Твой выбор?
— Я подчиняюсь воле хозяина Изяслава Блинкина, признаю его власть над собой и более никогда… — договорить Ольга не успела. Миг, и на ее месте осталось только кровавое пятно. Я даже не почувствовал удара или угрозы, ни давления, ни взрыва, ни малейшего колебания воздуха или хлопка. Она просто умерла, и я остался на арене в одиночестве.
Гробовая тишина, в которой я слышал только собственное дыхание и шум крови в ушах, продлилась несколько долгих мгновений, а затем потолок и стены стали прозрачными, а на меня со всех сторон обрушился разноголосый гомон толпы. Я видел их — прятавшихся до этого момента зрителей, сидевших в дорогих и совершенно не функциональных одеяниях на трибунах. Они что-то орали, махали руками, а некоторые даже дрались друг с другом.