И вот, несколько дней назад Ростислав топчет красную ковровую дорожку в Наркомате на Владимирской. За закрытыми дверями долбят пишущие машинки, по лестницам фланируют тупые галифе, мундиры в коридорах с фрикативным «г», в подвале кого-то пытают. А тут идет навстречу он, щегол вокзальный – капитан Блинов, бортанувший Ростислава с фигурантом.
Встретились. Загорский разозлился –только отошел от тоски и потери, и такое напоминание, как игральными картами проигравшему по носу. А Блинов без эмоций: «Здравья желаю».
«Здрасьте», – шипит Ростислав. Смотрит на стенку, мимо проходит.
Блинов дежурным тоном: «Ты зла не держи. Служба».
Пошел ты к чертовой матери!
«Я понимаю», – бросает Загорский. Уходит, но слышит в спину: «На всякий случай сообщаю, что с Бардиным мы больше не работаем». Загорский на каблуках кру-угом, Блинов чешет ногтями щеку.
«Касательно дезертирства Бардин реабилитирован, – говорит Блинов. – Из Москвы поездом отправился домой. Наш интерес исчерпан. Ваша задача, если актуальна, то препятствий нет».
Никогда бы Андрей Блинов не сообщил это в рабочем порядке, тем более с его благодарной симпатией к Ырысту, но, встретив Загорского случайно, испытал он всполох солидарности и спонтанно решил посодействовать. Сказал. Уже пожалел.
«Как-то так», – говорит Андрей, резко кивает, как юнкер из прошлого века. Загорский мягко кивает в ответ, как доктор больному. Охота будет продолжена. Сказал сам себе: «Врываемся!».
Райотдел НКВД в городе Бийске располагался в двухэтажном, когда-то купеческом доме, сложенном на века каленым красным кирпичом.
В арочном окне под причудливой башенкой белела штора, из-за которой смотрел на улицу мужчина средних лет с вихрами на прическе. На улице стояла парочка – совсем юная девушка в легком платье и солдат, чья гимнастерка блестела медалями.
Петр Иванчиков смотрел на улицу и ревновал. Но не эту незнакомую девушку. Он вздохнул, приложил руку к сердцу, нащупав единственную, еще довоенную награду. Отвернулся от окна, задернул штору, взял графин со стола, плеснул воды в стакан, прежде чем выпить, осмотрел на свет стеклянное донышко.
– Что, Василий, написал? – спросил Иванчиков.
– Написал.
В кабинете помимо хозяина на краешке стула сидел парень лет шестнадцати, одетый в пиджачишко не по размеру. Он мял в руках кепку, исподлобья смотрел на Иванчикова. У Василия были набрякшие скулы, на лбу пролегла четко очерченная морщина-складка, больше подходящая зрелому человеку. Видно, что парень уже хлебнул лиха, отсюда повадки волчонка.
Иванчиков сел на свое место, взял лист бумаги, исписанный Василием, бросил документ, не читая, в ящик стола.