Тропа кончалась у высохшей наполовину сосны. С деревом рядом глыбой лежал обломок скалы, на котором расселся, болтая ногами, подросток-метис с родимым пятном на виске. Загорский спросил об Ырысту. Мальчишка тронул гуашевую будто бы метку на загорелом лице, сказал, что недавно, и показал на ветку сосны, где повисла белая лента. «Кыйра, – пояснил подросток. – Для духа. Тебе тоже надо». Ошалевшие в шаманизме, подумал Ростислав, достал пистолет из кобуры и в качестве приношения природным божествам дослал патрон в патронник. Лошадь оставил мальчишке, обошел небольшую скалу известнякового рода, остановился у подвесного моста высотой в два человеческих роста, под которым блестел бурный поток. Река шириной метров восемь скрипела обманчивым шумом по каменистому дну. А выше, видимо, впадение того ручья, по которому приехали. Ничего неслышно больше, только плеск. Монотонная песня воды должна приносить спокойствие, но Ростислав почувствовал, как ускоряется пульс. Безнадежно старые доски на мостике, смолянистые на ощупь веревки вместо перил. Под ногами Загорского мост закачался. Головокружительно хлипкое сооружение, прогибающееся, брыкающееся, переправа хочет сбросить человека. Никогда высоты не боялся, подумал Загорский. Что такое? Вцепился в веревку. Ноги еле волочатся. Угрожающе журчит река. Ленту надо было повязать. Места эти смутные, решил Ростислав. Вернуться? Здесь рядом. Сделать обряд, никто не узнает… Что за мысли? Соберись!
Хлоп! Лопнула веревка. Вжик! Порвалась вторая. Мост развалился, Загорский слетел в бурные воды. Дна не достал, вытолкнут на поверхность, течение взяло за сапоги и понесло, понесло. Волны били в глаза, голова уходила под воду. Загорский пробует грести, пытается выплыть. Река сильней. Стройные кедры проносятся мимо. Камни, как кадры, по берегам киноленты. Поплыть не получается. Стремнина не выпускает. Вдохнуть, вдохнуть… Зашелся в кашле. Замолотил по воде руками, закричал что-то, отпусти течение! И отец, Загорский Василий Мефодьевич: «Когда джентльмена ведут на виселицу, вряд ли он сожалеет о двух золотых соверенах». Ам! Охапка воздуха. Неправильный вдох. Кто, отец? «Не сожалеет, что не заработал, не сделал карьеры, – шепчет умирающий Василий Мефодьевич, – есть важные вещи, но их понимаешь, когда уже поздно». Вдох, вдох!
А и все… финиш… Умирать не страшно, подумал Ростислав умиротворенно. Сопротивляться бессмысленно. Сознание отделилось, но еще летело над водой вслед за телом. Такая красота по берегам! Это был не настоящий я, это – артист, каскадер-неудачник. Осенняя зелень тайги, лесной первозданный уют и небо…