Сон?
Скрип засова. Свет в темнице.
– Живый? – кричит бородатый – Вилазий!
Воздухом прозрачным захлебнулся Ырысту, свежестью росистого утра. В небе растворялась почти круглая луна с незначительной вмятиной с боку, значит, очень скоро что-то разрешится, вечером или ночью.
Бородатый привел арестанта к дому полковника, сам остался снаружи. Пан «пулковник» сидит в своем кресле, на нем советская форма без знаков отличия.
Не вели казнить, великий князь, подумал Ырысту и ущипнул себя возле ребер. Больно. Не сон?
– Садись, – полковник показал на табурет.
– Оголяться не надо? – сказал арестант и уселся. Еще на первом допросе он понял, что в меру шутливый и смелый тон полковнику по душе.
– Бардин Ырыст… А имя переводится или так?
– Ырысту – это счастливый.
– И как? Помогает? – усмехнулся полковник.
– Бывают дни счастливые, бывают и несчастные. А больше всего нейтральных, – сказал Ырысту. – Как у всех.
Полковник постучал папиросу о ноготь, увидел жаждущее выражение лица собеседника, достал портсигар, положил перед Бардиным. Закурили. Ырысту подумал, что с ним или все нормально… или совсем плохо, безнадежно до последней папироски перед казнью.
Полковник увидел кого-то в окне и вышел. На крыльце происходил оживленный разговор, но Ырысту не прислушивался, он с наслаждением курил.
Минут через пять полковник вернулся в горницу и, плюхаясь в кресло, устало сказал:
– Дебилы, блять!
– Американцы? – неожиданно для себя предположил Ырысту.
Полковник нахмурился и с подозрением поглядел на Бардина. А тот принял самый беззаботный вид, какой только можно изобразить в данной ситуации.
– Проверка показала, – полковник сверлил Ырысту внимательным взглядом. – Ырыста Бардина, дезертира, разыскивают советские органы. Но, что странно, есть указание не применять физическое воздействие и обеспечить сохранность имеющихся при нем вещей. Объясни.
Агентура у них имеется, понял Ырысту. И явно не среди рядового состава –повыше.
– Не могу знать, пан полковник. Даже не подозреваю о чем речь.
– А говорят, ты особиста завалил. И псам скормил в Берлине.
Не было никаких сомнений в том, что Михаил Ракицкий близко к тексту донес содержание их бесед, которые велись по дороге сюда. Трепло! Мог бы и воздержаться, потому как любимый собутыльник его родного дяди.
– Я несколько преувеличил. Как говорят большевики: напиздел. Я… – Ырысту задумался на мгновение. – Я оставил подыхать раненого особиста, не оказал помощь. За это – трибунал. Еще спер у него по мелочи из карманов. Да там и не было ничего! А собаки – да. Собаки там бродили. Облизывались.