Договорить не смог, но все-таки прорвался через блоки. Горечь ревности, злость на себя – и на меня заодно, неверие и тягучая, маслянистая жажда.
Я вздрогнула и опустила взгляд, стараясь даже дышать через раз. А потом сказала примирительным тоном:
– Он попросил, чтобы я была его связным. Это возможно, особенно если маг не хочет афишировать свои отношения с Комитетом по тем или иным причинам. Что может быть невиннее, чем периодические встречи в ресторанах двух взрослых людей?
– Невиннее?
– Невиннее, – я вздохнула, – А теперь иди – твоя спутница уже дважды выглядывала в холл, и тебе еще предстоит объяснение.
– Плевать, – голос мужчины прозвучал хрипло, – Черт, Влада, я как только вижу тебя, совершенно забываю про свою сдержанность, опыт и намерение… И снова веду себя как мальчишка. Прости.
Я в изумлении повернулась к нему:
– Извиняешься?
– Немного, – Максим запустил пальцы в растрепанные волосы, чем растрепал их еще больше, – Сергиев наверняка подстроил эту сцену и наслаждается теперь результатом. Это бесит, но я… Я даже рад, что так произошло. Как раз хотел тебе предложить…
Голос его прервался, а я впилась ногтями в ладони.
– …может продолжим работать вместе? Над… над лунницами?
Едва сдержала нервный смешок.
Ага, над лунницами.
Кажется, мне протянули руку в знак примирения, но хочу ли я этого? Арсенский терпеть не может своеволия, мне же претит любая власть надо мной. Наше общение в прямом смысле опасно. Мы оба слишком уверены в себе, слишком независимы, слишком требовательны к окружающим, чтобы ужиться – в любой форме, и…
– Хорошо, – выдохнула я, сама не веря, что сказала это, – Я позвоню тебе.
Максим улыбнулся, дернулся, будто захотел прижать меня к себе, но сдержался.
Мы были похожи на двух людей, идущих по крайне тонкому льду, и понимали, что любое резкое движение может привести к необратимым последствиям.
На улице Максим посадил меня в стоявшее возле входа такси, назвал водителю адрес и вдруг наклонился ко мне:
– Та женщина… Ничего не значит.
Я подавила вспыхнувшую радость. Не от его слов, а от того, что он в принципе счел необходимым объясниться. А вслух лишь сказала с уверенностью, которую не чувствовала:
– Я знаю. Потому что меня забыть невозможно.
Изумленный смешок.
И улыбаясь, я уезжаю.
* * *
Счастье.
Обычное, повседневное, но в чистом, концентрированном виде. Как первый глоток утреннего кофе. Как выходные у моря. Как поцелуи, любимые песни и старая, потрепанная книжка, зачитанная до дыр. Как смотреть на запуск ракеты; как Новый Года или снегопад в лесу, когда белые хлопья оседают на тяжелых ветвях сосны.