Лицо священника было лишь едва различимым во тьме профилем за сетчатой перегородкой. Я не знала, в чем признаваться, а потому все выдумала. Мне показалось, что поступи я иначе, и меня обвинят во лжи.
После я присоединилась к остальным у подножия алтаря и произнесла необходимое количество «Аве Мария». Даже немного больше, поскольку врала священнику.
Оказавшись здесь после стольких лет, я будто вернулась в то время. Вздрогнув, я обхватила себя руками. Было холодно, но дрожала я не только из-за этого.
Я мерила шагами часовню босыми ногами, гравюры на полу были такими старыми, что ощущались не глубже царапин в ледяном камне под ногами. Я принялась рассматривать каждую из «Станций Креста» [1]. Последние часы жизни Иисуса. Но когда я подошла к алтарю и посмотрела на его статую, то задалась вопросом, как он мог позволить подобному случиться. Если Бог реален, то почему со мной произошла такая несправедливость? А с моим отцом?
И Хэйзел.
Она сбежала за несколько дней до свадьбы.
Как Он допустил с ней такое?
Или, может, таков Его план. Что если «Общество» не ошибалось, и с ними действительно было божье благословение? Тогда, похоже, Он хотел одну из сестер Морено.
Я направилась в дальнюю часть часовни, теребя край кружевной вуали. Исповедальня стояла на том же месте. Я подошла к ней и коснулась шаткой и старой деревянной двери. В трещинах забилась пыль. Похоже, больше никто ею не пользовался.
Приоткрыв дверь, я вошла в маленькое пространство, где уже бывала однажды. Здесь оказалось теснее, чем я помнила. Сетка между кабинками заменена на металлическую, рисунок которой был выгравирован в виде тысячи крестов. Мне всегда было интересно, знали ли священники, кто именно им признавался в своих грехах. Помнили ли они их потом?
Я опустилась на колени, а потом все же поднялась и присела на маленькую скамейку.
– Боже.
Я потерла лицо, а затем инстинктивно опустила на глаз челку. В голове вспыхнули воспоминания о реакции на него Мерседес. Выражение ее лица стало таким, словно она никогда в жизни не видела ничего более ужасного. Стерва.
Глубоко вздохнув, я поняла, что аромат здесь не такой, как прежде. Наряду с благовониями и запахом лака для дерева, я уловила легкие нотки одеколона. Может, я ошиблась, и этой исповедальней все еще пользовались.
Я глубоко вдохнула и выдохнула, прикрыв глаза, а потом вновь опустилась на коленопреклонную скамью и сложила руки для молитвы.
– Если Ты там... если настоящий... – сквозь слова прорвались рыдания, и я осторожно вытерла глаза, тыльной стороной ладони, стараясь не испортить тушь и подводку черным карандашом, которые наносила Мерседес.