Весь его вид кричит о том, что отец дико зол. Я и сам пребываю не в лучшем расположении духа. С утра штормит и слабость накатывает от постоянного недосыпа.
Беру папку в руки и листаю бумаги.
— Что там у Эрика? — спрашивает отец.
— А что у Эрика?
Отец и так на взводе, опасно с ним так разговаривать, но сомневаюсь, что ему еще не доложили, что там у Эрика.
— За твоего брата и его бизнес с Измайловым сверху серьезно взялись. Умеете вы время подбирать. Я в политику подался, если ты не помнишь. Ко мне сейчас и без того пристальное внимание. Со всех сторон. А вы как взбесились все. — Отец подходит к столу и стучит по нему костяшками пальцев, чем жутко нервирует. — Ты где-то по бумагам у них мелькаешь или наши ответвления? Чего мне ждать?
— Ты бы уже знал, если бы я мелькал, а Гончаров тебе оборвал бы все телефоны. Я чист.
Отец громко цокает и начинает неторопливо расхаживать по кабинету взад-вперед, тем самым раздражая еще сильнее.
— Чист, Янис? Не нужно мне врать.
Я продолжаю молча изучать бумаги. Что он хочет услышать? Так само выходит? Это не ответ взрослого человека. Духи нашептывают? Еще больше из себя выйдет. В тебя, папа, умные и разносторонние с братом пошли, не переносящие подлость и ложь?
Все же есть во мне что-то от деда-дипломата. В те моменты, когда отец без настроения и чем-то дико недоволен, стараюсь больше молчать и со всем соглашаться. А то Эрик в детстве часто шутил, что меня из цыганского табора взяли. Типа у них принято усыновлять детей. Нет, братишка. Одного мы поля ягоды. Ты такой же несдержанный бываешь, как и я. Несчастье с Элькой сильно подкосило, вот и остепенился. А я, наверное, никогда за ум не возьмусь. Сколько ни прикладывай усилий.
— Синицкий и его госпитализация — твоих рук дело? — доносится глухой голос отца из другого конца кабинета.
— Впервые слышу эту фамилию, — отвечаю без заминки.
Отец шумно вздыхает. Садится на край стола и ждет, когда я закончу смотреть документы.
— Ты разве не понимаешь, что все это до поры до времени? Вы с Эриком доиграетесь. Однажды я прикрыть не смогу и что тогда?
— Я сказал, что чист. Значит чист, — стою на своем.
Формально это так, а как на самом деле — никому знать не нужно.
— Ну, что скажешь? — спрашивает отец, когда я отрываюсь от бумаг.
А что тут скажешь? По мне, все очевидно.
«Зря поручаешь», — едва не соскакивает с языка, но вовремя закрываю рот на замок. Разговор у меня короткий с такими прыткими и охочими до чужих денег ублюдками. У отца тоже. Поэтому он и хочет, чтобы я этим занялся. Тренировал выдержку, с которой у меня сплошные проблемы, и тем самым готовился к тому, чтобы вскоре сменить отца в кресле руководителя.