Я хихикаю, мое дыхание вырывается облаком над моим лицом. Прилив гордости, такой же теплый и сладкий, как чай с лимонной вербеной, который пил отец, наполняет мое тело, частично борясь с холодом. Это единственная искра света, надежды в этой мрачной ситуации — в этой сырой, мокрой пещере или темнице, или где бы они ни держали меня.
Я стараюсь держаться за эту грандиозную победу, но с каждым часом земля становится холоднее, а кожа влажнее. Лужи просачиваются сквозь тонкий шелк моего платья, и я промерзаю до костей. Мужчины сняли с меня плащ, и это жалкое платье не защищает. Каменный пол врезается мне в бедра и плечи, и вскоре меня охватывает дрожь. Мои зубы стучат, голова кружится, а мысли путаются. Я замерзну до смерти до того, как мама найдет меня? Я хочу, чтобы она меня нашла?
Слеза катится по моей щеке и падает с подбородка. И еще одна. Они текут все быстрее, пока тяжелые рыдания не сотрясают меня. Я говорю себе, что так будет только на мгновение. Затем я соберусь и разработаю план. Но волны страха и сожаления продолжают бить меня так быстро, что я едва могу отдышаться между ними.
Я плачу по Грису, которого я оставила в хаосе процессии, где его могли затоптать копытами лошадей.
Я плачу по невинным людям, попавшим под перекрестный огонь молнии Лесажа или его тварей.
И я плачу по себе, потому что я дура, обманутая слишком много раз.
Такое ощущение, что пролежала здесь несколько дней, а то и месяцев, когда что-то далеко шуршит в темноте. Я поднимаю голову и прислушиваюсь. Медленно, как жуткая, бессвязная мелодия, звуки превращаются в шаги и голоса. Стучат и спорят. Приближаются.
Мои похитители вернулись, чтобы убить меня. Или мучать меня.
Я борюсь со своими путами с новой решимостью, извиваясь, напрягаясь и вытягиваясь. Но ничего не изменилось за часы или дни с тех пор, как они оставили меня. Веревки впиваются в мои запястья и лодыжки до крови. Мои плечи воют от боли — согнуты под неуклюжими углами, как у раненой птицы. Плача от боли, я прижимаюсь к капающей стене и молюсь об избавлении, хотя мои мольбы наверняка напрасны. Я сомневаюсь, что Бог благосклонно относится к убийце короля.
Вспышка света пронзает тьму. Он такой яркий на фоне удушающего мрака, что опаляет мои зрачки. Я вскрикиваю и закрываю глаза, но отпечаток света продолжает плясать за моими веками. Шаги шлепают по лужам грязи, и голоса постепенно становятся различимыми.
— Прошел всего день. Не нужно ее пока что кормить, — сетует кто-то.
— Нужно, — отвечает другой голос. Я его узнаю. Постепенно мальчики с моста появляются из тени, пригибаясь на входе в длинный коридор с низким потолком. Единственный факел, который они несут между собой, подсвечивает их лица снизу, заставляя их выглядеть дьявольски и угрожающе. Мое сердце бьется так безумно, что пульсирует в горле. Я упираюсь пятками в пол и забиваюсь глубже в угол.