– Получается, ты теперь как евнух в гареме? – рассмеявшись, спросил Павел Петрович. – Только облизываешься?
– Да, наверно так. Это мне в наказание за грехи. Я же по молодости ни одной юбки не пропускал. А как женился, еще больше гулять стал. Вот Дарья перед смертью своей мне будто отомстила.
– Все равно иконы продавать не следует, – проворчал дед Захар.
– А сам-то ты, дедушка, какой веры? – спросил Санек, опять наливая себе в чашку. – Креста вроде на тебе нет.
– Я-то? – дед пожал узкими плечами и посмотрел на голубое небо, чуть просвечивающееся сквозь густые ветки деревьев. – Я простой веры. Бог один, а земля круглая. Каждому воздастся по заслугам. Кому повезет, как тебе например, то на этом свете. А кто сильно нагрешил, то где-то в другом месте, там, где уже ничего не исправишь.
– Красиво ты говоришь, – Саня выпил, поморщился и постучал по многочисленным карманам своей камуфляжной куртки в поисках сигарет. – А ты, историк, как думаешь? – спросил он у Павла.
– Мне кажется, что вера – дело очень личное. Не стоит ее выставлять напоказ.
– Так-то оно так. Только вот везде написано «не укради», а то боженька накажет. А посмотришь вокруг – наказаны только те, кто живет честно, – он нашел сигареты и, с удовольствием откинувшись на спинку скамейки и закинув ногу на ногу, закурил. – Может где-то там… не пойми где… их и накажут. Только я не видел ни разу, чтобы с нашего кладбища из могилки кто-нибудь выходил. Все тихо лежат, скучают. И им уже ничего не надо. Ни воздаяния, ни наказания, ни земель райских, – водка сделала свое дело, и Санек уже не мог остановиться, ему хотелось поговорить. – Коммунисты за семьдесят лет много, конечно, напортачили, но от этих поповских сказок нас отучили. «Религия – опиум для народа», – он попробовал рассмеяться, но закашлялся от табачного дыма и разозлился. – Те, кто их сочиняют, сами, конечно, не верят – иначе они стали бы богатыми. Поэтому они сами по себе, мы здесь сами по себе, – он отбросил в кусты недокуренную сигарету и хлопнул себя по животу. – Вот ты, дед Захар, вроде и не русский, да и веры не пойми какой, а мне будто родня. А наш глава района, вроде и местный – сын Нинки Акиньшиной с кривого дома, что за сельпо, – а для меня он, как басурман. А я для него еще хуже – пустое место, с которого и взять-то нечего. Так что нет никаких земляков. И никаких выдуманных русских, англичан или немцев… Есть бедные, есть богатые. А других делений нет.
Пока он говорил, Павел сидел и думал, почему слова вроде правильные и сам он думает почти так же, но сейчас, слушая эту напыщенную речь, ему хотелось взять со стола полупустую бутылку водки и стукнуть Санька по давно немытой голове. Может из-за того, что он точно знал, что этот балабол сделал бы все что угодно, лишь бы его названной родней был не дед Захар, а хотя бы тот выбравшийся наверх сынок его односельчанки. А за то, чтобы посидеть за одним столом с этим главой администрации, Санек продал бы не только икону жены, но и все, что его попросят.