– Хочешь сказать, в вашей общине не случаются преступления? Из-за ревности, например, или зависти?
– Люди есть люди, всякое случается. Но каждый знает, какую цену за это придется заплатить – изгнание.
Нанизывая разделанную дичь на прутья, Тео задумывается о своем.
– А почему ты жил в той пещере совсем один?
Взгляд темных глаз с недоумением останавливается на моем лице, и я уже жалею, что ляпнула такое, не подумав.
– А как ты попала к нордианцам? – задает он встречный вопрос, зная, что это больная для меня тема.
– Расскажу, если ответишь.
Расположив дичь над углями, Тео обмывает руки.
– Думаешь, меня тоже изгнали? Такого ты обо мне мнения? – оглядывается в мою сторону.
– Ничего я не думаю. Просто давно хотела спросить, но не решалась.
– Если для тебя это так важно, меня не изгоняли. Я жил в той пещере лишь потому, что сам хотел побыть в одиночестве.
Он подходит ближе, и мы замираем друг напротив друга. Вроде обычный разговор и обычный вечер, только сегодня он впервые по-настоящему начал открываться, и я боюсь что-то испортить. Не хочу, чтобы Тео снова замкнулся, превратившись в грубого, бесчувственного сухаря, потому что теперь знаю, на самом деле он не такой.
– Прости…
– Извинения приняты, – ухмыляется мужчина. Все эти дни он будто изучает меня, по-своему оберегает, но по-прежнему держится на расстоянии. – Так ты ответишь на мой вопрос?
Прежде чем начать рассказ, я усаживаюсь поудобнее. На самом деле тяну время. Вспоминать о событиях тех дней мне все еще больно, с какой стороны не зайди.
Тео садится на корточки у костра. Чтобы наш ужин не сгорел, дичь на вертеле нужно постоянно переворачивать, а еще сбрызгивать водой, чем он и занимается, ожидая, когда я наконец заговорю.
– На Земле у меня была обычная семья: мама, папа, старший брат. Еще пес, такой же как Бруклин, только не кибернетический. Земля тех лет во многом напоминала Зептею: тот же цвет неба, та же зеленая листва, схожий состав воздуха. Есть и отличия, конечно, много отличий, но речь не об этом.
Я нервничаю, стискивая собственные пальцы. Тео переводит на меня взгляд, глубокий, понимающий, будто бы говоря: «Я с тобой». Странно, но глядя на его умиротворенное мужественное лицо, я успокаиваюсь.
– Мне было восемь, когда у меня обнаружили особый неизлечимый синдром.
– Ты смертельно больна? – встревоженно сходятся к переносице темные брови.
– Нет. Как оказалось, нет. Но тогда именно так все и думали. С моим организмом происходили странные вещи. В один момент у меня мог начаться такой жар, что пальцы оставляли ожоги на маминой коже, когда та пыталась мне помочь. Или наоборот, температура становилась предельно низкой, и на одежде проступал иней. Когда это произошло впервые, мы с Дэвидом, моим братом, оказались дома вдвоем. У меня тогда зуб на зуб не попадал, а еще было очень страшно. Брат тоже испугался, и обнял меня, пытаясь согреть своим теплом. Естественно, у него ничего не получилось. Только в местах, где его кожа была открытой, остались шрамы. Он ни разу не упрекнул меня в этом, но я еще долго чувствовала себя виноватой. Дэвид очень любил меня, и родители тоже. У меня была отличная семья, самая лучшая в целом мире.