— Рука! Что у него на руке? — это опять князь. А может, и нет. Я уже не понимаю.
Передо мною вновь горбатый мостик, переброшенный через речку, что течёт рядом с домом, в котором бабушка неизменно, когда бы ты не появился, печёт пирожки… И моя сестра, взяв меня за руку, говорит:
— Ты получишь то, что хочешь. Но совершенно не тем способом.
Нестерпимая боль возвращает меня в реальность. Я хочу заплакать. Действительность просто ужасающе не похожа на чудесный сон, в котором я наконец-то могу говорить с сестрой.
Но ничего не выходит. Слёз нет. Глаза остаются сухими.
— Владимир, вы меня слышите? — надо мной опять лицо Хякурэн. На мгновение мне кажется, что это Сакура, но у Сакуры волосы светлые, а у этой девушки — чёрные, как вороново крыло… — Моргните два раза, если слышите.
Я послушно исполняю требуемое.
Но со мной говорит не Белый Лотос. Та назвала бы меня Курои…
— Мы отвезём вас в больницу. Там вам сделают операцию: вытащат пули, и потом можно будет зарастить раны…
Я пытаюсь сказать, что меня нельзя никуда везти. Но из горла вновь идёт кровь, и я только булькаю, мотая головой.
— Его нельзя никуда перевозить, — а вот это голос князя Соболева. Его-то точно ни с каким другим не перепутаешь. — Мой внук жив лишь благодаря Артефакту. Только Кладенец не даёт ему умереть. Так что делайте операцию прямо здесь.
— Но…
— Никаких "но". — Говорите, что вам нужно и через минуту это у вас будет.
Открыв глаза, я долго не понимаю, где нахожусь. Вижу белый потолок, идеально ровный, и первая мысль: я в капсуле метасендера, в Корпусе.
Дома.
Но потолок гораздо выше, и это значит, что я лежу в каком-то помещении. В груди неприятно булькает, а голова лёгкая, словно набита перьями.
Заметив боковым зрением прозрачную трубку и проследив её взглядом, я понимаю, что трубка кончается иглой, воткнутой мне в руку…
Рядом, на табурете, сидит человек и неотрывно смотрит на меня.
— Здравствуй, Володенька, — говорит он, когда глаза наши встречаются. — С возвращением.
Пласт памяти всплывает откуда-то со дна, покрытого мутным, густым и тягучим илом.
— Бестушефф, — в горле пересохло. Язык не слушается и противно липнет к зубам.
Соболев поднялся, в его руке появилась чашка с носиком, из каких поят детей. Он приблизил этот носик к моим губам и наклонил.
В горло полилась приятная жидкость, чуть сладковатая, с терпким ароматом.
— Липовый чай с мёдом, — сказал князь. — Он придаст тебе сил.
— Бестужев, — повторил я, отдышавшись. Головы поднять не удалось, поэтому говорить пришлось лёжа, глядя в потолок, и только изредка бросая косой взгляд на Соболева. — Его уже схватили? Что удалось узнать?..