– Пойдем, всю дорогу будем конфеты есть!
Я засунула конфету в рот и взяла мальчишек за руки. Глядя, как я поедаю конфеты, Митрохин сказал:
– И вправду, прорва. Пойдем быстрее, а то на всю дорогу не хватит!
За сарай я пошла без опаски. Но когда Сережка подвел меня к дыре на склоне, я закрыла лицо руками и начала орать.
– Поверим носу Туськи, – сказал Сережка. – Ребята, я туда не полезу и вам не советую.
Кто-то с облегчением вздохнул, кто-то начал возражать и подначивать. Ребята вдрызг разругались. Валерка был склонен все-таки лезть, но в паре Боев-Митрохин он был ведомым. Мы ушли втроем. По дороге, встретив мать одного из мальчишек, Сережка заложил своих дружков, чего от него никто не ждал. «Я поверил Туське», – говорил он потом о своем предательстве.
Это предательство спасло мальчишкам жизнь. Когда мать с сопровождавшими ее родственниками и соседями вломилась на территорию завода через проходную, за сараем она никакой дыры не нашла. Торчали из земли только неподвижные ноги, на которых она с ужасом признала кеды сына. Мальчишку откопали, вытащили и остальных. Серьезно пострадал только тот, что шел последним. Пока он без сознания лежал в больнице, с прочими проводили следственные мероприятия. Эти паршивцы дружно указали на Митрохина как на виновника их экспедиции. Дескать, он их заставил туда лезть. Сережка с Валеркой с возмущением все отрицали. Но их было меньше, да и репутация подгуляла. Про Митрохина давно говорили, что колония по нему плачет. Он, возмущенный предательством, замолчал. Из солидарности перестал говорить и Валерка, хотя колонии боялся.
Как бы сложилось все, если бы внезапно не вышел из комы лежавший в больнице мальчишка? Он вдруг открыл глаза и стал вырываться из опутывавших его трубок. Мать, вторые сутки сидящая над ним, стала причитать и упрекать его, что послушался этого хулигана Митрохина. Не знавший о заговоре друзей, мальчишка рассказал матери и медсестре, как было дело. А медсестра была подругой бабушки. Поэтому тут же вызвала милиционера и заставила его запротоколировать все сказанное.
Заговорщики сразу повинились. Оказалось, что их попросил так сказать старший из них, Гришка Семенов. Он в школе был почти отличник и староста класса и готовился к вступлению в комсомол. А Митрохину, мол, все равно дорога в колонию.
Семья Гришки пыталась это дело замять, да не тут-то было. Моя бабушка подняла шум. Она заставила следователя даже меня допросить. Я этого, конечно, не помню, но подслушивавшая Тоня подробности разговора вспоминала неоднократно. Следователь умаялся, пока я делилась сладкими воспоминаниями о конфетах. Я о конфетах, он о мальчишках. Но ключевую фразу я все-таки произнесла: «Там дылка стлашная. Тлоха сказал, я вам не советываю!» – и погрозила кулаком. Мои показания никакого значения не имели, но произвели неизгладимое впечатление на молодого следователя. Он рассказывал о конфетах и «я вам не советываю» всем подряд. И все мне поверили. А Троха с тех пор воспылал ко мне благодарностью, считая, что мои показания были решающими.