Дарован день (Левонович) - страница 18

А любовь останется навек.

Поэт коснётся быстрою рукою,

Листа тетрадного, и оживут легко

Черты лица, и месяц над рекою

Цвета и запахи… И встанет в горле ком.

Стихотворенье – музыка, дыханье.

Слова, что золотые семена,

Вдруг прорастают в звоне и сиянье -

В душе звучит ответная струна.

Порой тоской, тревогой отзовутся.

Придавят камнем… Но из-под него

Ручьи прохладные, живительные льются,

Водою очищающей, благой…

Тоска – поэзии сестра.

Ища во всем первопричину

(Так ищет женщина мужчину),

И осторожна, и мудра.

Она не трогает основ,

Скользит, на дно не погружаясь,

Случайно, вроде бы, касаясь,

Неторопливых берегов.

Любовь – поэзии под стать.

Мечтает в мире воплотиться,

Не может до конца раскрыться,

И, мучаясь, не любит ждать.

Но – ждет. Становятся одним

Любовь, тоска… И жажда жизни,

Которая прозреньем брызнет,

Но Небо властвует над ним.

Трещит скорлупа небосвода.

На синем – слепящие реки и нервы.

Из бездны небесной рождаются воды…

Но нерв нашей связи с Землею – не прерван.

Пока под ногами земля, не уходит,

И небо пока не свернулось, как свиток…

Пока еще дышит больная природа,

Не чувствуем мы, как друг с другом мы слиты…

Во мраке грозовом,

в движеньи беспокойном,

Перерастёт разряд

в слепящую иглу.

Вот так же в смуте чувств

идёт путём окольным

Невысказанно мысль,

и вдруг – пронзает мглу.

Выдувают ветры ил и пепел.

Омывают волны твердь, основу.

Так шлифует неустанно время.

…Галька, что на берег ляжет, -

Это мысль законченная камня.

Что от него останется?

Глаза

на фотографиях…

А в них – живет гроза.

Что от него останется?

Слова.

А в них – огонь и вешняя трава.

Что от него останется?

Душа.

Вне времени.

Пугающе свежа.

Жизнь не бессмысленна. И не длинна.

Она – река, со спазмами водоворотов.

А ночью в глуби звезда видна,

В лесу камышовом плещется кто-то…

Едва шевелятся плавники

Живущих в ней серебристых тварей.

Плывут селения вдоль реки,

Лес пробегает – зелено-карий…

Мосты упрямо висят над ней,

Полощет ива седые косы…

Чем глубже дно, тем она полней,

Тем отвлечённей встают вопросы.

О смерти – главный… Ей вечно жить!

Душою впасть в океан стремится,

И не заметит, как добежит,

И в нём до капельки растворится…

Мне раньше Бродский был не по зубам.

Да и сейчас, по краю понимания

Его стихов, иду сквозь звон и гам,

Ищу следы библейского сознания.

Деталь – конёк, сравнение – удар.

Сочится боль, и чуешь привкус яда.

Он вечно молод, неизбывно стар.

За ним толпой – учеников плеяда.

В отличие от них, он забредал

В парадоксальные пределы антиверы,

Чужие яблоки срывал, и иногда