Го-о-о-ол! Чужие ворота обняли меня, сжав со всех сторон, словно сломавшись. Возникло ощущение, что сейчас придет в гости собственное сердце и спросит: «Ничего, что я без стука?» Меня всосало внутрь, а действо все продолжалось – то ли поцелуй, то ли обед друг другом. С чавканьем и рыканьем. До окончательного безвольного воя.
Взвыл, видимо, я.
Марианна отпрянула. Ее ищущая ладошка, что осторожно потянулась к запретному, вдруг отдернулась.
– Ты… уверен? Не сделаешь потом меня виноватой?
Ути, кто это у нас такое спрашивает?
– А ты?
– Я – уверена. Давно.
– А насчет виноватых?
– Дурачок. – Глаза царевны затуманились. – Ты же знаешь, как я тебя…
Она замялась. Очень вовремя. Потому что – не надо.
– И я тебя, – воспользовался я паузой, пока с губ Марианны не слетело нечто непоправимое, все меняющее и абсолютно сейчас не нужное. – Я тоже очень-очень…
Секунда тянулась за секундой. Одна. Две. Три. Четыре… Взгляд Марианны резал на кусочки.
– … очень тебя хочу, – закончил я, наконец, и резко привлек к себе царевну с такой силой, что у нее косточки захрустели. Когда ее ушко оказалось в пределах досягаемости, я зашептал: – Только помни одно. Сейчас я как бы с тобой… но представляю другую.
Еще секунду по инерции Марианна счастливо улыбалась.
И вдруг все кончилось.
Оцепенение.
Шок осознания.
Царевна вырвалась и застыла, окаменев и глядя в сторону, и только бурно вздымавшаяся грудь сообщала, что сердце не остановилось.
Некоторое время мы молчали. Нервы успокаивались. Наверное. Не знаю. Мысли, если это мысли, витали в другой вселенной.
– Спасибо за честность. – Голос Марианны звучал глухо и безжизненно. – Представляю, как тебе было тяжело.
Было?! Я ничего не говорил не потому, что нечего сказать, а потому что руки еще ощущали потерянное, а недоумевающий организм продолжал жить надеждой. Каждая клеточка вопила от отчаянья, объясняя мне, какой я кусок идиота. Мол, не мог смолчать?! Не мог сказать потом?!
Дождь давно закончился, причем так же внезапно, как начался, а мы, занятые собой, даже не заметили. Ветер быстро унес тяжелые тучи. Посветлело. В том числе в головах. В моей голове уже начала складываться примирительная речь, когда Марианна вдруг погладила пальцами мою грудь. Мягко и деликатно. Потом она резко отвернулась и зарыдала. Она старалась сдерживаться, отчего вместо плача из груди вырывался клекот – захлебывающийся, срывающийся, жутковатый.
Для мужчины есть единственный способ победить в споре женщину: заплакать первым. Но тогда он не мужчина. К тому же, мне не хотелось победить, мне просто хотелось оставаться мужчиной, невзирая на обстоятельства. Продышавшись, я успокоился сам и начал приводить в чувство напарницу.