Поймал ее взгляд — этот момент был важен. Из ее рта вырвалось:
— Но почему?
— Разве не очевидно. Потому что я Хенси.
Эти слова стали фитилем к пороховой бочке.
— Вранье! — вскричала Юкари. — Каждое слово — ложь!
— Неужели? — повысил я голос и почувствовал, как побитые легкие отзываются болью. — Ты считаешь, что любишь Хенси? Но что такое любовь, Юкари? Что?
— Это самоотречение, демон, — выплюнула она мне в лицо. — Самоотречение ради дорогого человека.
— И это самоотречение является твоим главным самоутверждением, так? Подтверждением того, что ты жила не зря? Смыслом твоего существования?
— И что с того? — сверкая глазами, искала она подвох в услышанном.
— С того, что твое самоотречение или, правильней, самоотрицание является твоим высшим самоутверждением. Истинная любовь такова. Но почему ты не допускаешь того же закона в отношении меня и Хенси.
Она схватилась за голову, изо всех сил вцепилась в волосы.
— Не понимаю.
— Все просто. Так же как твоя любовь включает тебя саму и твое самоотрицание, так и Хенси объединяет в себе две сущности.
— Нет, не говори дальше, — она дернула чистые пахнущие шампунем локоны. — Не смей!
— Две сущности, Юкари, — продолжал я ровным тоном с сиплыми нотками от боли. — Единство себя и его отрицание. И этим отрицанием являюсь я.
— Не смей! — она вскочила и швырнула в меня окровавленные пряди. — Каждое твое слов — бич!
Моя голова поникла.
— Если ты правда любишь Хенси, твое самоотречение должно пойти куда дальше. Ты так свыклась с постоянными мыслями о Хенси, что его образ стал частью тебя самой. Но ведь любовь это не только ты. Это и он. Настоящий он.
Теперь она схватила меня за волосы, дернула вверх.
— И подтверждением моей любви будет позволить ему умереть? Так, демон? В этом будет состоять мое самоотречение?
Я смотрел в ее яростные глаза:
— Умрет только его образ в твоем сознании. Настоящий Хенси жив и любит тебя. Тебе нужно только принять его.
Выстреливший мне в лицо кулак дернул мою голову в сторону, едва не сломав шею. Еще один удар и падаю вместе со стулом на мокрый бетон. Она пинает меня, бьет, царапает ногтями мою многострадальную кожу. Иногда смотрит в мои глаза и видит лишь непостижимое спокойствие, словно я прощаю ее невежество.
Ты больше не услышишь моих криков.
Она читает это в моем лице и отшатывается, спотыкаясь, бежит прочь. Хлопает стальная дверь, и я выдыхаю. Остался последний этап.
Некстати пришла Аяно.
Я валялся на боку, холодный бетон пола сплющивал мою щеку. Прижимая друг к другу запястья за спиной и разводя локти, растягивал веревки. Большой палец до узла не дотягивался. Связали меня на совесть.