— Не вся, — глаза Сакуры налились кровью.
— Мика и Мицура? Сколько же им осталось, сестра?
— Не смей меня так называть, — хрипела она, дергаясь в путах. — Ты не мой брат, ты бесчеловечный паук.
— Бедная Сак-тян, — поцокал я языком. — Один брат сошел с ума и сдох в подворотне как дворняга, другой обратился в Паука. Кто же теперь защитит тебя? Кто защитит Мику и Мицуру?
Она опустила голову. Ее внутренняя вселенная пошатнулась. Земля накренилась, небеса откатились к горизонту. Юный мужчина, который затмил ее, как подобает мужчине, мужчина, которого она полюбила, оказался садистом и лжецом. Змея укусила Сакуру в самое сердце. И вылезла эта змея из ее убежища. Если даже семья ее не защитит, то кто?
— Так вот какой ты.
С болью, без намека на вопрос. Так распыляют прах покойного родственника над морским простором.
Я дернул сестру к себе за нити.
— Слабые девочки умирают…
Сакура взвыла, тело ее размазалось в воздухе, превысило возможности моего зрения. В следующий миг сестра ударила меня головой, лбом в лицо. Спортзал утонул во вспышках сверхновых. Лишь звезды и тьма. И где-то за кадром бешено бьющееся сердце. Верный удар, ее «чешуя» крепче моей — успела мелькнуть мысль, прежде чем меня сбили с ног подсечкой.
— Хенси! — обеспокоенный крик.
— Не вмешивайся, Коджи… — простонал я в искрящийся мрак.
— Именно, иди нахуй, Коджи — захохотала Сакура.
Попытался уйти перекатом, но освобожденные руки сестры вбили меня в пол. Новые удары, и вот я распластался по полу, судорожно хватая ртом воздух и дрыгая бесчувственными конечностями. А потом меня спеленали. Руки словно прилипли к животу. «Кобра мрака»…
Звезды наконец все высыплись из глаз. Уперев колено мне в подбородок, Сакура возвышалась надо мной. Тяжелая и несгибаемая, как обсидиановая статуя.
Позади держался обеспокоенный Коджи, но не влезал в драку согласно приказу.
Сестра наклонилась ко мне с оскалом дьяволицы. Так могла улыбаться опаленная жаром ада грешница.
— Есть что сказать, братик? — короткий смешок. — Хе…Прежде чем сломаю тебе позвоночник.
Ее твердое как каменный уступ колено давило мне на подбородок. Избитая печень ныла, ребра стонали. Но прохрипеть три слова надо было, хоть тресни, иначе хана.
— Каково это, сестра?
Она сощурила горящие угли глаз. Блестящие зрачки сузились как у кошки.
— Чего вякнул?
Блядь, как тяжело-то говорить.
— Каково ощущать себя сильной?
Она застыла. Кулак ее взлетел к потолку — сокрушительный пластинчатый камень. Но губы мои успели прошептать:
— Я горжусь тобой, сестра. Не зря мне пришлось…так…поступить…
Иногда недоговоренности скажут больше слов. Иногда все что нужно — смотреть одновременно с горечью и восхищением. Иногда чудовищное отношение способно подчинить сердце. Потому что очень часто рожденные в миру полные кретины.