Какая там была природа, вообще не помню! Мне кажется, что в основном мы сидели в сарае и перебирали гнилую картошку. Вернее, из полной липкой гнили выбирали что-то похожее на картошку, которая потом и шла на кухню. Какие-то два пацана чуть постарше в процессе этой творческой работы разучивали с нами неприличные песни типа «Ехал на ярмарку Ванька Холуй…», и мы их хором потом распевали. Когда меня оттуда забрали и отмыли от месячной грязи, я впервые в жизни попросил на общей коммунальной кухне у тети Маруси блинчик. Зашел, а она их пекла. И сразу сработал лагерный быстро приобретенный инстинкт – еда! Проси, а вдруг дадут? Соседка даже расплакалась: «Господи, что сделали эти уроды с ребенком».
Наверное, этот лагерь так и останется единственным местом, где мне было не до окружающей среды и ее обитателей. Но дома, даже в городских условиях улицы Собинова, я находил какие-то возможности для наблюдения, например, за моими любимыми муравьями. Один из часто повторяемых рассказов моей мамы звучал так:
– Иду я с работы, мелкий дождь накрапывает, радуюсь, что взяла зонтик, и вдруг вижу: на нашей улице, на обочине, под дождем лежит на животе какой-то ребенок. Вот, думаю, какая же у него мать должна быть раззява, мальчик под дождем валяется без присмотра, а ей хоть бы хны. Подхожу ближе, смотрю: какой ужас! Это же мой сын лежит на животе! Он, видите ли, наблюдал, как муравьи пытались спрятаться от дождя, но какого-то червяка бросать не хотели и упорно тянули добычу в свою подземную кладовую.
Когда мне исполнилось десять лет, мы переехали из коммуналки в собственную двухкомнатную квартиру на первом этаже далеко не нового дома.
И опять фокусы памяти: изнутри квартиру совсем не помню, а вот подвал с картошкой, которую тоже надо было перебирать, и окошко, выходящее на маленький садик, бабушкой и мной посаженный, – во всех подробностях. И прудик по соседству – вот его план хоть сейчас могу нарисовать. А еще помню расположение всех книжных полок в читалке соседней библиотеки, двор этого дома и даже злющего кота Яшу у соседей сверху. Он не признал во мне котофила, и все мои попытки его погладить кончались плачевно. Лупил лапой точно и сильно. Хотя, может быть, и аккуратно.
И прямо перед глазами стоят все емкости с разными водяными существами на подоконнике. И рядом – коробочки с гусеницами, коконами и яйцами ящериц, которые никому нельзя было трогать. Их количество сильно увеличилось после нашего переезда на окраину города. Первая же моя вылазка в окружающую среду, к моему неописуемому восторгу, завершилась шикарным открытием. Рядом был прудик, про который я уже говорил. На самом деле это была большая воронка, оставшаяся в развалинах кирпичного дома после попадания в него немецкой авиационной бомбы. Немцы при подходе к Москве хотели разбомбить ярославский железнодорожный узел и мост через Волгу, но зенитки их туда не пустили, и часть бомб была сброшена на предместья Ярославля. Во всяком случае, такая версия была в ходу у местных пацанов. За послевоенное время развалины этого дома сами по себе превратились в натуральный пруд. Мальчишки иногда плавали по нему на самодельных плотиках от одного кирпичного островка к другому.