Потом, задним числом, супруга их непременно находила, так как должна была остаться права всегда и во всех ситуациях. Среднего состояния ей не было дано вообще. Может, она и не виновата в этом, просто такая вот своеобразная была у нее психика. Потом к этому добавилась прямо патологическая любовь к сыну, перемешанная с дикой ревностью его ко мне, к любым моим отношениям с ним. К дочери ее настрой был совершенно иной, достаточно прохладный, Марина это чувствовала. И находясь постоянно за спиной брата, слава Богу, развивалась в очень большой степени самостоятельно, без постоянного давления со стороны матери.
В дебюте семейной жизни, естественно, доминировал белый цвет, потом пошли перепады, а кончилось все сплошной чернотой. Белый фон совсем исчез, и жить вместе стало невозможно.
Я сейчас вспомнил, что послужило для меня последней каплей, после которой я вообще перестал воспринимать ее даже просто как нейтральную женщину. Мы куда-то ехали на такси, и вдруг она как завизжала, задергалась, придя в состояние полной экзальтации. Шофер аж чуть на тротуар не выскочил. Оказалось, что она случайно увидела артиста Михаила Ножкина. И впала в неудержимый восторг. Только что не кричала: хочу! хочу!
Я ей предложил выйти и броситься к его ногам, на грудь, на шею повеситься вряд ли разрешит, может, тогда он и обратит на нее внимание, хотя таких восторженных идиоток у артистов всегда хватает. А она мне заявила в ответ, что с восторгом именно это и сделала бы. И что готова на все, и что Ножкин бы перед ней не устоял, но вот дети мешают, да и я тут путаюсь по жизни. Я посмотрел на нее – рядом сидела совершенно чужая и очень неприятная женщина. Прямо – брр!
Последний год нашего общего существования в одной квартире, вернее, в одной комнате – две были отданы детям (во время моей работы в Тунисе мой кабинет был передан в пользование Славы) – был кошмарным. Мои предложения выделить мне одну из комнат, а ей жить с Мариной в большой, были отвергнуты категорически. Да и мне Маришу было просто жалко, и так я был перед ней действительно виноват, как-то не сдержался.
Я с Ольгой практически не разговаривал и не поддерживал никаких отношений. Рано уходил – поздно приходил. Работал (разбирался со словарем и с массой всякой писанины) в основном на кафедре. Что было жутко не удобно. Сам как-то питался, тем более что она показательно перестала готовить для меня.
Хуже всего, как только я появлялся дома, начинала рассказывать детям, какой у них отвратительный отец. И при любой возможности проделывала то же самое перед родителями, а также в присутствии любых посторонних слушателей.