Зачем я так долго это все терпел, сам не могу понять. И дотерпелся, пока она перед одним из моих вечерних приходов с работы дверь на засов изнутри не закрыла. Опять, как в случае с аппендицитом. В этот раз у меня аж все в глазах побелело, когда я на это нарвался. Попросил у соседа топорик и фомку, замок сломать. Слава Богу, не получилось.
Что бы я с ней сделал, если бы это вышло, не знаю. У меня в жизни бывали такие моменты, когда пелена глаза застилала, и я неуправляемым становился. Но она еще и маму вызвала. И та, как всегда, немедленно прибежала. Посмотрел я на все это, в очередной раз решил, что сам дурак, плюнул и ушел ночевать на вокзал. Никого из знакомых беспокоить не хотелось.
Конечно, это только мой субъективный взгляд на ситуацию, но другого, может быть, и более объективного, у меня нет. Хотя я понимаю, что, если бы Ольга умела излагать свои эмоции письменно, она бы выдала иную картину. А уж устно-то тем более! И считала бы себя абсолютно правой. Такая ситуация отлично показана в очень неплохом французском фильме «Супружеская жизнь» (La Vie Conjugale). Первая серия от лица Жан-Марка, вторая от Франсуазы. День и ночь или наоборот, и обе стороны уверены в своей правоте.
Развод, с которым я после ухода тоже почему-то тянул довольно долго, проходил непросто, хотя я вообще ни на что не претендовал. Забрал какое-то барахлишко из одежды, свои марки и подарок отца – чучело черепахи из Камбоджи. Даже библиотеки не коснулся, а как долго и любовно собирал.
Но она сначала на заседания не являлась, а когда пришла, закатила там такой спектакль, что судья, которая сначала была на ее стороне, сказала мне с сочувствием:
– Господи, и как же вы с ней жили?! Это же мегера какая-то!
И даже из моей следующей просьбы – выписать меня из квартиры, что ей самой же было выгодно, она устроила целое представление. Брр!
Долгое время после ухода я усиленно старался выбросить этот период моей жизни из памяти. Чтобы все эти сцены не крутились по ночам в моей голове, работал как зверь и падал в сон замертво. Если было где падать. Однажды даже на кафедре пришлось переночевать. Неделю жил у Николаича. А принимать приехавших французов напросился к Глебычу. Пользуясь, что они с Ларисой куда-то уехали, оставив дочь Татьяну за нами присматривать. Очень старался забыть все эти моменты навсегда и, как мне казалось, преуспел.
Но когда лет через десять-пятнадцать она вдруг позвонила мне на работу, реально стало плохо просто от одних звуков ее голоса. Без вступлений сразу мне был предъявлен ультиматум: либо я во всем каюсь, прошу прощения и возвращаюсь к совместной жизни, и тогда она не будет возражать против моего знакомства с семьей сына и внучкой Настей, либо я никогда их не увижу, так как Ярослав уже принял ее сторону. И хотя до этого я уже наладил почти нормальный контакт по Интернету с большим начальником Ярославом Игоревичем, но что-то опять делить с ней, даже ради знакомства с внучкой, упаси Боже. Ни за что, и никогда! (Что у нее были за переговоры с Ярославом, не знаю. Не стал интересоваться. Но это был его выбор – встал на сторону матери, имеет право.)