Он был жесток, необыкновенно жесток, и не стал бы отрицать это. В прошлом он не раз проделывал ужасные, чудовищные вещи. На его душе лежат такие грехи, которых не простит ни один, даже самый милосердный бог.
Саймон подошел к окну, резким толчком отворил деревянные ставни. Двор замка был залит светом факелов, словно театральная сцена. Саймон выглянул вниз и обнаружил, что тело Эйдана из Монтроуза лежит гораздо ближе, чем он надеялся. Значит, увы, совершенно ясно, из какого окна его выбросили. Кто-то из слуг, сновавших внизу, поднял голову и увидел Саймона. Рассмотрев, кто перед ним, слуга поспешно осенил себя крестным знамением.
«Как я устал оттого, что меня ненавидят, — подумал Саймон, — и как я сам устал ненавидеть всех вокруг!»
Он снова захлопнул ставни, а затем, вспомнив побледневшее от боли лицо Элис, сжал в кулак правую руку и изо всей силы ударил себя в бок, по только что затянувшейся ране. Брызнула кровь.
Она не ушла бы, если бы не Годфри. И все же ей удалось на прощание смутить Саймона и заставить его задуматься.
Рана, которую он нанес Элис, была тяжела, но не смертельна.
Она даже не слишком бы приняла эти слова к сердцу, но ведь Саймон сказал их уже после того, как не раз дал Элис понять, что считает ее привлекательной, умной и даже красивой. Зачем?
Сама Элис никогда не считала себя красивой да и не то чтобы мечтала стать красавицей — ведь она видела, сколько мучений приносит порой красота ее младшей сестре. Нет, без красоты прожить легче.
Но зачем Саймону Наваррскому нужно было делать все это: смотреть на нее своими мерцающими янтарными глазами, нежно касаться ее щек, целовать, всячески намекать на то, что она желанна ему, а затем обрушить на голову Элис холодный ушат своих жестоких слов.
Годфри шел быстро; Элис едва поспевала за ним. Она решила заговорить со слугой, которому так доверял Саймон, не для того, чтобы попытаться проникнуть в какую-нибудь еще тайну чародея, нет, но для того, чтобы попытаться лучше понять, кто же такой на самом деле лорд Саймон Наваррский.
Элис задержалась возле лестницы, поднимавшейся вдоль внутренней стены башни. Вокруг не было ни души. Они с Годфри пошли медленнее, и теперь Элис могла заговорить со слугой Саймона.
— Это он отрезал тебе язык?
Годфри остановился и грустно посмотрел на Элис.
— Дай знать: это он? Это лорд Саймон отрезал тебе язык для того, чтобы ты не мог никому рассказать правду о своем господине? Но нет, я не верю, что он способен на такое. Скажи, Годфри, это не он?
На губах Годфри промелькнула усмешка, и он отрицательно покачал головой.