Мужчины и женщины, молодые и старые — все трудились от зари до зари. Но, понятно, бывали и праздники. По воскресеньям или в дни больших торжеств собирались в леваде либо на берегу Сулы: там легко пелось, плясалось. Прыгали с самой высокой кручи — кто дальше? — ныряли, состязались на веслах, пытались перейти вброд реку, наложив на плечи дерна, чтобы не снесла вода.
Быть может, это были не бог весть какие забавы и проходили они не так, как в других местах, — ведь мы были сами себе и учителя и судьи, одно лишь могу сказать: веселиться мы любили и умели. К нам — в леваду или на берег — приходила молодежь из соседних сел, и это еще больше поднимало у нас дух, особенно у парней: было перед кем себя показать! Затевая игры или состязания, мы устанавливали всевозможные поощрительные награды. Если поймаешь — обнимешь; если всех поборешь — будешь беспрепятственно ходить на вечерницы; если тебя признают лучшим острословом — проводишь домой самую красивую девушку; всех перепляшешь — получишь стакан водки. А еще — кто дальше всех нырнет, кто сумеет швырнуть камень за Сулу, обгонит других на лодке, не испугается гадюки… Особенно много наград мы отдавали гостям из-за речки: хотели показать им, как мы добросердечны, хотели обворожить, увлечь их девушек-красавиц.
Самому мне редко когда удавалось добиться приза, я отродясь был неуклюж и слаб здоровьем. Моя неловкость угнетала меня, и на людях я становился еще более неуклюжим. А тут вдруг ко мне подходит совсем незнакомая девушка и говорит: «Догони меня, хорошо? Бежим до той кручи, не дальше…» Я поборол смущение — девушка, а что задумала! — и согласился. Даже разулся, хотя дома мне этого никогда не позволяли. Другая девушка начала считать: «Раз, два, три», — и мы припустили наперегонки.
Я был старше ее. Ей было от силы пятнадцать лет. Смуглая такая, длиннолицая девушка с густыми ресницами, в широкой юбке. И ниже меня сантиметров на двадцать — неужели не догоню? Я наддал изо всех сил. Она обернулась — бегу ли? — звонко засмеялась и еще быстрее рванула вперед, лавируя между пышными кустами тальника и верболоза. Ну точно ее зарядили током: бежит и бежит, иногда оглядывается и все время разговаривает о чем-то сама с собой. Теперь и ребенку стало ясно, что мне этой чужанки-ласточки в широкой юбке ни за что не догнать. До кручи оставалось, может, метров триста, девушка уже скрылась из глаз, но меня заедало самолюбие, звенел в ушах ее лукавый смех, и я решил бежать до последнего, пока дух вон. Прутья хлестали по лицу, горели огнем мои непривыкшие к земле голые ступни.