Мы уже раз десять, а то и больше бывали в этом парке и вот как-то на одной из его аллей заметили старика. Он сидел в кресле-каталке, которую толкал мужчина, очевидно, его слуга. Старик был укутан в толстые шерстяные пледы и одеяла, носил темные очки и необычные, странной формы пластиковые перчатки. Я еще подумал тогда, что он, видимо, страдает какой-то болезнью кожи и перчатки защищают его руки от воздействия солнца и ветра. Бледное морщинистое лицо сплошь было покрыто многочисленными щербинками, как у перенесшего оспу.
Моя жена сразу же обратила на него внимание. Каждое воскресенье ровно в три часа высокий, смуглый человек лет сорока вкатывал коляску в ворота парка. Обычно они отдыхали на одном и том же месте. Слуга неподвижно застывал за спиной хозяина, тогда как тот, держа в одной руке большой бумажный пакет, другой разбрасывал из него корм для птиц, с виду напоминавший крупные хлебные крошки, и едва слышно нашептывал что-то беззубым ртом. Через некоторое время и слуга присоединялся к процедуре кормления.
Они также заметили нас с женой. Старик несколько раз пытался улыбнуться ребятишкам, при этом был виден его красный язык, робко дрожащий между сморщенными губами, словно пытающийся вытолкнуть застревающие слова.
- Бедняга, - заметила тогда Элизабет.
Несколько недель мы с грустью наблюдали эту молчаливую сцену, пока, наконец, не решились приблизиться к старику. Я уже тогда смутно почувствовал, что здесь что-то не так, хотя толком не мог понять, что именно. Я осторожно предупредил жену, чтобы она не подходила к старику, но Элизабет лишь беззаботно пожала плечами. Между тем слуга явно неодобрительно отнесся к нашей инициативе, выразив это ледяным молчанием. Элизабет заговорила со стариком о погоде, и тот, приветливо улыбаясь, протянул ей белый бумажный пакет с кормом, жестом показывая, чтобы она тоже покормила толпившихся вокруг голубей. Элизабет взяла пригоршню крошек и бросила птицам те с неистовством кинулись на корм, тесня и отталкивая друг друга, стараясь подобрать даже самую маленькую крошку. С виду это птичье лакомство было зеленоватого цвета, мягкое и рассыпчатое, как несвежий сыр. Элизабет морщилась, прикасаясь к этим крошкам, которые, ко всему прочему, оказались липкими на ощупь.
Чуть приподняв брови, Элизабет спросила старика, чем он кормит птиц и почему они с такой яростью, почти остервенением набрасываются на пищу, но тот лишь возбужденно взмахнул затянутыми в перчатки руками и громко, радостно рассмеялся. Слуга же по-прежнему молчал. Затем, все так же не проронив ни слова, он резким движением развернул коляску и покатил ее к выходу из парка.