– Что ж, ставки сделаны, – прошептала она, закрывая ладошками лицо. – Посмотрим, что скажет бабушка.
***
Жарко.
Зимняя ночь приняла в свои объятия и скрыла от глаз все то, что хочется скрыть. Недосказанные слова, невыплаканные слезы.
Электричка, покачивая, уносила её прочь от кареглазого счастья. Под перестук колес проносились мимо темные силуэты деревьев, огни и фонари бросали неровные отблески сквозь окно.
Душно.
Футболка в мокрых пятнах. Ни надежды, ни радости, ни света. Слёз – и тех уже нет… И только одно слово: "Почему? Почему?" Да потому что так надо. Теперь она знала, что так было решено еще до ее рождения.
Горько.
Даша села, обняла руками колени, уткнулась лбом. “Тук-тук”, – стучат колеса на стыках. “Тук-тук”, – стучит сердце в такт. Болит. Пощады просит.
Тоскливо.
Еще недавно все было так просто и понятно. А теперь…
Она взяла телефон, пролистала свои недавние фотки. "Тогда еще ничего не было. Была мама. Были мечты, каникулы, речка… Было волшебное лето. Жара, оставляющая только самую суть, философские дебаты, маевки, костры и песни под гитару. Были друзьями Сашок и Любава. Был долговязый Эдик, что ухлестывал за ней с первого курса, были лекции, смех, прогулки… Как же хорошо было… Почему вся жизнь рухнула в один миг? Почему?" И вот эти воспоминания, острые, резали и кололи как заточенные финские ножи.
Придорожные фонари тянулись один за одним. Медленно, как в немом кино, возникали они из тумана, проплывали светящейся полосой мимо, и так же медленно таяли позади. Дорожное полотно с тонкими тускло поблескивающими ниточками рельсов разматывалось под колесами и растворялось в темноте январской ночи.
Когда поезд подкатил к станции, Даша уже стояла в прокуренном тамбуре. Успеть бы – стоянка две минуты. Морозные елки на маленьком дверном окошке вспыхивали желтым. Все стекло затянуло узорами, так что сквозь него ничего не было видно. Поезд дернулся пару раз и затих. Проводница открыла дверь и спустила лесенку, выпуская Дашу в неуютную стылую темноту.
Здесь даже не вокзал – пустынная платформа. Но дорогу Даша прекрасно помнила – каждое лето она проводила здесь. Переход через замерзший ручей, а там за узкой полоской леса нахохлилась приземистыми домиками деревня. Прямо по центральной улице через пустые углы дворов и замершие до весны сады – бабушкин давно некрашеный дом.
Круглолицая луна танцевала в облаках, пока Даша шагала по узкой натоптанной тропке. От быстрой ходьбы дыхание сбивалось, неровными толчками выпуская облачка пара, а хрустящий снег забивался в ботинки.
У покосившейся двери – старушка, в выцветшем трикотажном халате, с накинутой на плечи толстой мохнатой шалью, и трогательных валенках, вся сморщенная – и особенно рот: одни складки, сборки. Губы уже ушли внутрь, рот как-то зарос – и было совсем невероятно, чтобы она заговорила. И все же – заговорила.