«Сбавь тон, – кратко сказал Колин. – Мы хотим услышать о Марке. – Он помахал револьвером. – Начинай рассказывать».
Лэмбис стоял, как камень, затем его глаза обратились ко мне. Он выглядел испуганным, и я его не винила. Рука Колина была нетвердой, револьвер мог вот-вот выстрелить. Вопрос Лэмбиса был не праздным, Колин действительно выглядел более, чем выбитым из колеи. Грек отрывисто сказал: «Никола, что это? У него помутилось в голове? Эта штука заряжена?»
«Никола, – сказал Колин так же резко, – обыщи его. Не стой между ним и револьвером. Лэмбис, стой спокойно, или я обещаю, что сразу выстрелю. – Он сказал это, когда глаза Лэмбиса сверкнули в направлении ружья. – Торопись, – добавил Колин, обращаясь ко мне. – У него нет ружья, но он носит нож».
«Знаю», – сказала я слабо и обошла Лэмбиса сзади. Нет необходимости говорить, я никогда прежде никого не обыскивала и имела очень смутное представление из фильмов и книг, как это делается. Если бы не останки в ущелье и не лицо Колина, все это было бы чистым фарсом. Английский язык Лэмбиса покинул его, и он произнес ряд вопросов и брани, которых Колин не понимал, а я не слушала. Я сразу же нашла нож в его кармане и переложила в свой. Чувствовала я себя глупо, словно ребенок, играющий в пиратов. Я встала снова на свое место.
Лэмбис сказал яростно по-гречески: «Велите ему опустить эту игрушку, Никола! Что за шутки вы шутите оба? Он убьет кого-нибудь! Или он сошел с ума от того, что они с ним сделали? И вы тоже с ума сошли? Выхватите у него этот проклятый револьвер, и мы его…»
«Мы нашли могилу», – сказала я по-английски.
Он остановился на полуслове. «Да?» Ярость покинула его, вытянулось лицо, темный загар казался почти болезненным в ярких пересекающихся лучах. Он моментально забыл Колина и револьвер, оправдываясь, заговорил: «Это несчастный случай. Вам следует понять это. Вы знаете, я не хотел убить его».
Я стояла спиной к косяку двери – псевдодорической колонне – и ощупывала в кармане нож, который отобрала у него. Под рукой я чувствовала резьбу ручки и вдруг вспомнила, очень явственно, рисунок голубой эмали на медном древке. Я вспомнила, что он использовал именно этот нож для того, чтобы нарезать говядину для Марка… «Вы это сделали?» – спросила я.
«Я не хотел, чтобы он умирал. – Он повторял свои слова с мольбой. – Когда вы вернетесь к своим людям в Афины, возможно, поможете мне… если скажете им, что это просто несчастный случай…»
Что-то сломалось у меня внутри. Откуда я взяла греческие слова, я не знаю. То, что я говорила, было сказано главным образом по-английски с примесью греческого и французского. Но Лэмбис понял, и, как выяснилось потом, Колин тоже. «Несчастный случай? – я забыла о необходимости говорить тихо, и мой голос грубо возвысился. – Несчастный случай? Тогда, я полагаю, несчастный случай и то, что ты носишься тут сейчас по склону горы с этой свиньей, которая стреляла в Марка и хотела, чтобы они убили Колина? И не думай, что я не знаю все о тебе и твоих друзьях, потому что я знаю! Верь, я знаю каждый шаг, который делает твоя грязная банда – Стратос, Тони, София, Джозеф, а теперь и ты! И не пытайся притворяться, что ты не замешан в ней по уши, потому что мы видели тебя… нет, попридержи свой грязный язык и дай мне закончить! Помочь тебе? Ты хочешь стрелять исподтишка, а я не пошевелю пальцем, чтобы остановить Колина, но прежде всего мы хотим знать только, что ты делаешь в этой банде. Кто платит тебе и почему? Почему тебе нужно было доставить его сюда? И почему ты его убил? Почему тебе нужно было притворяться, что ты спасаешь его жизнь, грязный Иуда? Это потому, что я повстречалась? Если бы я осталась… он был таким прекрасным… если бы я только знала… я бы сама убила тебя прежде, чем разрешила бы тебе причинить ему вред! Если бы только я осталась…»