«Агиос Георгиос? – Блеск в глазах уже объяснялся не только лихорадкой. – Вы поднимались оттуда?»
«Да, от моста».
«Тропинка есть везде?»
«Не совсем. Я шла по ущелью и сошла с тропинки у ручья. Я…»
«Тропинка ведет прямо сюда? К хижине?» – пронзительно спросил Лэмбис.
«Нет. Говорю же, сошла с нее. Но, в любом случае, это место изрезано тропинками – овечьими тропами. Стоит подняться по ущелью, они идут во все стороны. Я оставалась у воды».
«Тогда это не единственный путь в деревню?»
«Не знаю, но, скорее всего, нет. Хотя это, наверное, самый легкий, если собираетесь спуститься. Я не многое заметила. – Я разжала ладонь, где все еще держала сломанные веточки фиолетовых орхидей. – Смотрела на цветы».
«Правда? – На этот раз вмешался англичанин. Замолчал. Я увидела, что он дрожит. Он ждал со стиснутыми зубами, когда пройдет приступ, прижимал к себе куртку цвета хаки, пытаясь унять дрожь, но я видела пот на его лице. – Вы кого-либо встретили во время вашей… прогулки?»
«Нет».
«Совсем никого?»
«Ни души».
Пауза. Он закрыл глаза, но почти сразу открыл. «Это далеко?»
«До деревни? Думаю, довольно далеко. Трудно определить, когда карабкаешься. А по какой дороге вы сами пришли?»
«Не по этой». Фраза означала конец разговора. Но лихорадка не помешала ему почувствовать собственную грубость, и он добавил: «Мы пришли от шоссе. Дальше на востоке».
«Но…» – начала я и замолчала. Кажется, неподходящий момент сообщать, что с востока сюда дороги нет. Единственная дорога идет с запада и поворачивает на север над перевалом, вдаль от моря. Этот отрог Белых гор пронизывают только тропинки. Я увидела, что грек наблюдает за мной, и быстро добавила: «Я отправилась примерно в полдень, но под гору, конечно, быстрее».
Мужчина на кровати раздраженно заворочался, словно его беспокоила рука. «Деревня… Где вы остановились?»
«В отеле. Он там один. Деревушка очень маленькая. Но я там еще не была. Только прибыла в полдень. Меня подвезли от Ираглиона и не ждут, поэтому я… поднялась сюда на прогулку, просто в голову взбрело побродить. Здесь так красиво…» Я остановилась. Он закрыл глаза. Неинтересно ему. Но не это остановило меня не середине предложения. Острое впечатление, что он не столько отгородился от меня, сколько сосредоточился на чем-то своем, намного важнее боли. За этот день я ощутила второй порыв. Фрэнсис часто говорила, что когда-нибудь порывы доставят мне серьезные неприятности. Ну, люди любят, когда иногда их предсказания подтверждаются. Я резко повернулась, выбросила сломанные и увядшие орхидеи на солнечный свет и пошла к кровати. Лэмбис так же быстро двинулся наперерез, протянув руку. Но когда я ее оттолкнула, он пропустил меня. Я встала на одно колено возле раненого. «Послушайте, вы ранены и больны. Это достаточно ясно. У меня нет желания вмешиваться в то, что меня не касается. Совершенно очевидно, что вы не желаете, чтобы вам задавали вопросы и не нужно говорить мне ничего. Не хочу ничего знать. Но вы больны и если спросите, то я скажу, что Лэмбис плохо присматривает за вами. И если не подумаете о себе, то действительно серьезно заболеете, если вообще не умрете. Во-первых, эта повязка грязная, а во-вторых…»