— Ты опять насчет своей Ани? — догадывается он.
— Мгм, — выдыхаю я.
— Слушай, не знаю, стоит ли говорить… — мямлит Валерка. — Боюсь тебя еще сильнее запутать, но…
Опять будет мне затирать, что она моя личная цыганка, которая голову мне морочит?
— Валяй уже, Валер! — рявкаю я.
— Она странная, — задумчиво бормочет он. — Знает, что ты будешь злиться. Знает, что я ее вроде как ненавижу. И…
— И звонит тебе жаловаться. Заботясь обо мне, — заканчиваю за него я, удивляясь, что даже с его стороны этот ее жест кажется весьма самоотверженным.
Мы долгие минуты молчим. Валера подает голос первым:
— Что ей до того, чем ты занимаешься? Сидела бы как мышка и ловила возможность свалить. Но она… На мой взгляд, именно так себя ведут любящие женщины. Но никак не…
— Никак не предательницы, — снова договариваю за него, потому что он будто озвучивает мои собственные ощущения.
— Ты только не принимай на веру, — предостерегает друг. — Это просто мысли вслух. Но и не рычи сильно. Как бы потом извиняться не пришлось.
— Да уже нарычался… — вздыхаю я. — Что-то не так, Валер. Нутром чую. Но пока не разберусь, боюсь ее подпускать. И ей навредить боюсь. Оно клокочет. Сомнение это сраное. Изнутри сжирает. И я будто перестаю себя контролировать …
Валерчик молчит. Слышу, как вздыхает тяжко. Ну а что тут скажешь? Он же пластик, а не мозгоправ.
— В общем, договорись на операцию, — возвращаюсь я к изначальной теме звонка. — И как можно скорее. Только это… Предупреди врача, что она беременна.
— Я понял, друг, — отзывается Валера. — Если еще чем могу помочь, говори. И никаких нагрузок, Глеб. Не то я твою шпионку себе на вооружение возьму.
Он беззлобно усмехается и кладет трубку.
Наконец отлипаю от стенки и захожу в душевую, смежную с тренажеркой. Сбросив одежду, становлюсь под холодную воду в надежде, что это поможет остудить мозги и тело.
Но в голове она. Смотрит голубыми глазами снизу вверх. Как бы невзначай скользит тонкими пальчиками по моей влажной от пота груди. Закусывает пухлую губку, даже не пытаясь скрыть, что хочет меня…
— М-м-м, — выдыхаю шумно, когда понимаю, что жар в паху не унимается даже под ледяными струями.
Упираю ладонь в стену и опускаю голову, второй рукой пытаясь сбросить напряжение.
Она моя. Вся полностью. Что буду делать с этим? Взять ее — значит признать поражение. Вдруг она все же мне голову дурит, а я ведусь? Однако дальше «держать себя в руках», когда рядом такое аппетитное решение вопроса, кажется верхом идиотизма.
Ничего. Скоро я во всем разберусь. Тогда и возьму. Разница лишь в том, что если она невиновна, это будет акт признания моей собственной вины, а если я найду доказательства ее причастности, это станет ее наказанием.