Два года мальчик слушал и переваривал в голове эти события, сочинял письмо-объяснение, готовился к следующему позору, наконец, отнёс «творение» в школу.
Вечером того знакового дня, когда он кривым почерком на листе, вырванном из тетради, сознался учительнице в своём предательстве, мама помогала ему помыться в душе и увидела, что расчёсы, появляющиеся в последнее время на теле, воспалены, шелушатся и расползаются по телу.
Болезнь превратила кожу в рыбью чешую и жабьи бородавки. Он устал от постоянного зуда.
После окончания школы поступил в университет на бюджетное отделение, но знакомые предложили работу на компьютере, и он бросил учёбу, ушёл из дома, снял комнату, чтобы не видеть муку в маминых глазах, упрёк в глазах сестры, презрение отчима, не общаться с двумя, появившимися несколько лет назад, мальчиками-близнецами, сыновьями второго мужа мамы. «Отверженный» не может любить братьев.
Экзема, одиночество, компьютерные игры, чипсы, пиво, чувство вины и неполноценности – избавить от этого не сумели ни врачи, ни таблетки, ни мази.
Ему снится пятиугольный бункер, где похоронен заживо.
Заживо – означает жив, и, собрав последние силы, он прорывается через окно ноутбука, сквозь цифровые баталии и жуткие воспоминания в сказочный тревожный город, лежащий в сплетении рек, над которым летят лиловые облака. Минует несколько мостов и оказывается перед той же дверью, что и мать, открывает, взлетает по деревянным ступенькам, бежит по коридору, съёжившийся от отвращения к себе, никому не доверяющий, человек двадцати четырёх лет. В одном из двух мягких кресел напротив врача видит маму, сразу же делает попытку уйти, но доктор предлагает остаться, сил возражать нет, и он обрушивает себя в соседнее кресло, нелепо вытянув длинные ноги.
– Помочь вам можно, – подумав и помолчав, говорит доктор, – но необходимо выключить из памяти больного потрясение. Это означает, что он должен забыть отца и всё, что с ним связано, в том числе, и мать. Если болезнь зашла далеко, возможно, вы потеряете друг друга навсегда.
Врач смотрит на женщину.
– Я не против, – побелевшими губами произносит она.
– Я тоже, – нахмурив брови, соглашается сын.
– Пройди в смотровую, медсестра подготовит тебя, даст лекарство, и ты заснёшь. Эмма! Эмма!
В другом кабинете пациент видит компьютер и множество приборов, садится на топчан, появляется невысокая девушка в белом колпачке, добрые глаза, детские пухлые ручки. Большие губы выглядят так, будто они главные на лице.
Пальчики приятно касаются головы, устанавливают какие-то датчики, расстёгивают рубашку.