— Нет. Он бы тебя грохнул.
— С какого перепуга?
— Это как раз элементарно, Ватсон. Ты ведь у нас натура буйная. Всяко дернулся бы. Стул схватил или еще чего удумал. И что прикажешь Фролу делать при таких тухлых вариантах? Начал бы он палить в тебя и, заметь, строго в целях самообороны. А с трех метров никто не промажет, тем более такой крепкий и матерый дядя.
— Кхе… Кругом ты прав, братишка, хоть и перспективку обрисовал нерадужную… Выходит, я со смертью на доли секунды разминулся…
— А я о чем… Ладно, давай, дальше рассказывай.
— Да я уж почти всё. Взял деньги, документы. К слову, почти две сотни рублей! Откуда у него столько?
— Одна сотня — от меня. Я кучеру в карманец сунул, вроде как выкуп за тебя. Теперь она к нам вернулась. Круговорот бабла в природе «э натюрель».
— Понятно. Все равно еще сотню он где-то нагрел, нюхом чую. Мутный он тип-гриб. Но не суть. Забрал и забрал. Проехали и забыли. Еще у него книжку записную затрофеил. Надо будет ее изучить со всем тщанием, глядишь, чего полезного накопаем в плане компромата. Револьвер изымать не стал, просто засунул подальше за шкаф. И свалил оттуда.
— Вот оно значит как… А я до последнего сам не знал, чего с этим околоточным делать буду. — Принялся делиться пережитым и Артем. — Думал, если ты явишься покалеченный или там изуродованный, порешу гада-полицая. Но как увидел друга-Вяче, бодро сигающего с подоконника и рожу твою улыбающуюся разглядел, от сердца отлегло, ну, думаю, счастье твое, Фрол Фомич, живи покуда, паскуда… А ты, оказывается, и сам его оприходовать успел. То, что не убил, одобряю. Слишком жирный след бы вышел. К нам обоим.
— Это да. Я вот что сказать хотел? Спасибо тебе, Артем. Вытащил меня из такого попадалова… Ты настоящий друг. Я теперь у тебя в долгу.
— Вот еще, придумал тоже. — Фыркнул Тёма. — Долги какие-то. Лучше уж будь добр, отойди чуток. Не испытывая нашу дружбу на прочность, и, считай, мы в расчете. — Предпочел отшутиться Торопов, скрывая подкативший к горлу комок. Мысль о том, что он вот так, запросто, по нелепой случайности и прихоти судьбы мог в один миг потерять единственного близкого в этом новом-старом мире человека, показалась ему отвратительной и невозможной. Он ожесточенно сжал зубы и мысленно пообещал всякому, кто будет угрожать их безопасности — скорую и максимально болезненную кончину.
Раздался третий удар станционного колокола, следом за ним послышался гудок машиниста, паровоз запыхтел и с небольшой пробуксовкой не спеша и величаво тронулся с места.
— Поехали, — с облегчением выдохнул Тёма. Потом задумчиво произнес: — Знаешь, может, мне просто показалось с устатку, но вроде среди людей на перроне мелькнула рожа Седого…