Вечером Аннушку прогоняли спать. Она уходила к себе в комнату. И садилась рисовать. Рисовала долго, исчерчивала тетрадки, которые находила. Выводила линии и зигзаги в дневнике. Размалёвывала поля в учебнике. До усталости, до изнеможения. Закончив, откидывалась на подушки кровати, словно только что вернулась с тяжёлой взрослой работы.
Она и не знала тогда, что то, что делает – и есть творчество. Первым об этом узнала мама. В общем-то, Анна Сергеевна и не скрывала своих занятий. Однако, мама как-то полезла в её сумку за ручкой, расписаться в квитанции и обнаружила ЭТО…
Как она кричала, бедная её мама. Хваталась за волосы, тяжело дышала, металась по комнате и кричала, кричала, кричала…
Анна Сергеевна тогда не поняла, что произошло, но поняла, что сотворила что-то совершенно ужасное, хотя и не догадывалась о своём преступлении. Всем ужасом своего предательства она прониклась позже, когда её наказал отец.
Мать не заступилась. К гостям её больше не звали. Казалось, родители стеснялись Аннушку, за неё было словно неудобно. Нет, с ней обращались ласково, не ругали больше, но как-то слишком ласково, будто бы она стала больна.
Чем большее чувство вины испытывала Аннушка, чем больше тяготил душу неведомый проступок, тем больше она рисовала. Её уже было не удержать: она рисовала в тетрадях, дневнике, учебниках, на коленях, на левой руке, на обоях, на парте… Это занятие, и только оно одно, отвлекало от гнетущего, жалящего чувства вины, помогало забыться…
Родители старели. Аннушка росла, а вместе с ней и чувство неизбывной вины и стремление заглушить эту боль. Аннушка уже становилась похожей на женщину, наливалась соком, и чёрным ядом разливалась в ней ненависть к себе, желание скрыть своё преступление от мира, и дивными цветами покрывалось всё, до чего она дотрагивалась: на всём появлялись миры и изящные оттенки, изогнутые линии связывали несуществующие и знакомые лица… И чем дальше, тем больше хотелось Аннушке стать нормальной, как все, хотелось, чтобы мир её принял, чтобы признал своей…
Из всех кавалеров она безошибочно выбрала Его. Красивого неудачника из соседнего подъезда. Школьного хулигана, задиру, познавшего после девятого класса все виды заработка и подработок, от законных способов до неприлично тайных. Ему, нормальному, не читавшему в жизни лишнего, не смотревшему ничего, кроме того, что показывали, не бывавшему дальше леса в пригороде, она отдала себя всю без остатка, веря наивно, по-девичьи, что он сможет её вести за собой, сделать из неё человека, домохозяйку, счастливую мать и жену, обременённую детьми, сумками, гастритом, заботами и чёрными кругами под глазами.