Дверь закрылась и через секунду распахнулась вновь, пропуская Эно в квартиру.
Старуха выглядела крепко и вызывающе: она курила «беломорину» и у нее над верхней губой совершенно естественно смотрелись черные реденькие усы, как у десятиклассника, вообразившего себя мужчиной.
Старуха закрыла дверь и нагло разглядывала Эно, не говоря ни слова. Эно уже знал, что Арбузова ему увидеть не суждено и спросил, придав голосу простодушие:
– А где Арбузов?
Старуха, скривив лицо, выпустила в сторону мощную струю дыма и хриплым мужским голосом ответила:
– Помер твой Арбузов. Дня два как.
Эно изобразил замешательство:
– Как? Постойте… Не может быть…
Старуха полюбовалась произведенными ее словами эффектом и сказала:
– Очень даже может. Ты, что ль, заходил к нему неделю назад?
– Н-не знаю… – неопределенно дернул головой Эно и услышал глухое бормотание сразу на два голоса: «Он, он. Он и есть». Другой голос с сомнением тянул: «Слишком просто получается. Нет. Не он это».
– Довели, – расплывчато заключила старуха, как-то удовлетворенно качая головой и перебрасывая «беломорину» из одного угла рта в другой.
– Какое несчастье… – Эно растерянно потер лоб рукой.
– Было бы несчастье, плакали бы все, – ответила старуха тоном лектора, вещающего про азбучные истины. – Ты ему кто?
– Знакомый… Боже мой… – Эно решил больше не тянуть и спросил: – Простите, где у вас туалет? Мне что-то нехорошо.
Старуха обрадовано закивала:
– Что, обделался? Вон туалет, беги.
«Он это. Точно он».
Заперев дверь, Эно запустил руку за сливной бачок.
Пусто.
Не медля ни секунды, Эно, ничего больше не имитируя, вышел из уборной.
Старуха исчезла. Длинный сумрачный коридор был пуст, и не слишком походил на такой же в коммунальной квартире, где жил Илья. Их коридор редко оставался пустым и безжизненным, хоть и был тускло освещен, что, впрочем, не придавало ему столь мрачный, как здесь, вид. Может быть, дело обстояло иначе до того момента, как Эно появлялся у друга, однако стоило ему войти, как сейчас же отворялась какая-нибудь дверь и то бабуля-одуванчик спешила на кухню с кастрюлькой в руках, то Мамишвили в пижонском халате, не способном прикрыть черные джунгли на его груди, шел в ванную, приглушенным пением напоминая всем, чья сейчас очередь вкушать водопроводные блага цивилизации, то проезжал на трехколесном велике чей-то отпрыск в штопанных колготках (и как знать, может быть, это и был юный Вектор?).
И лишь в этой квартире коридор был мертв, как и Арбузов, с той лишь разницей, что определить дату смерти не представлялось возможным. Могло сложиться впечатление, что во всей квартире обитал один единственный человек – мастер перевоплощений – и в зависимости от того, какую кнопку звонка нажимал посетитель, в том обличье и выходил встречать гостя. Эно на секунду даже представил себе этого искусника: это непременно должен был быть невысокий молодой мужчина, совершенно лысый и с выбритым лицом, а в его комнатке-кладовке располагался целый арсенал накладных бород и усов, парики, женские платья и старушечьи обноски, элегантные костюмы и растянутые треники.