– Нет. – Мурашки окончательно обезумели, терроризируя низ живота. Ещё немного подобного контакта и я снова забудусь, потерявшись в ощущениях.
– Ничего не будет. – Я помнила его обещание, и верила ему, но не себе.
– Знаю. – Всё так же в губы, глотая его горячее дыхание.
– Тогда, почему нет?
– Потому что ничего не будет.
– Тогда останусь у тебя. – Ирбис не сдавался, уже пронизывая взглядом. – Отговорка, что у тебя не прибрано не прокатит.
– Только если на диване в соседней комнате.
– Ты самая жестокая и безжалостная женщина из всех, что я встречал.
– Неужели невозмутимый Ирбис только что пошутил. – Не сдержала улыбки, моменты, когда он становился похож на мальчишку, пробирали несмотря ни на что.
– Это всецело твоя вина. – Этот хищник, оказывается, ещё и мурчать умеет.
Никогда не считала себя эгоисткой до момента своего молчаливого согласия. Я сама поцеловала Ирбиса, прекрасно понимая, что совершаю ошибку, но я хотела ещё немного чувствовать то, что не испытывала ни с кем до него. С ним я не была студенткой-зубрилой, не была неопытной девушкой, с ним я становилась женщиной, которой он нравился с его жадными поцелуями, собственническими прикосновениями, ненасытностью, которую он с трудом сдерживал.
У любых импульсивных действий есть последствие в виде сожаления. Когда мы подъехали к моему дому, осознала, насколько погорячилась, разрешив Ирбису остаться у меня на ночь. Снова поддалась порыву, снова расплавилась от его манипуляций, снова забыла кто он на самом деле.
– Обязательно запрись. – Оторвал меня от размышлений. Мой удивлённый взгляд в этот момент его порадовал. – Тебе нужно выспаться, чтобы быть красивой на фото для загранпаспорта, а я не дам, если останусь.
Я подняла глаза на окна нашей квартиры – ни в одном не горит свет.
– Ты ведь наверняка знаешь, где сейчас Барс и Кисса.
– Знаю.
– У них всё в порядке?
– В полном.
– Когда они вернутся?
– Брат передо мной не отчитывается.
– А ты можешь ускорить их возвращение? – Вернула взгляд на своего собеседника. Он снова был чем-то недоволен, пробирая меня холодом своего взгляда.
– Если волнуешься за свою сестру – напрасно. Ей сейчас очень хорошо.
– Это и пугает.
– У твоей сестры есть своя голова на плечах.
– Верно. Но мозгов в ней явно не хватает. – О том, что, похоже, у нас это семейное промолчала.
– Ника, не хочу тебя снова напугать, но лучше поспеши домой.
Я наконец поняла, что больше всего меня пугает в Ирбисе в такие моменты – голод в его глазах, самый настоящий плотоядный голод. Сейчас, когда он не рычал на меня, и мне не приходилось бороться с паникой и страхом, я рассмотрела эту дикую сторону в тёмном взгляде, чуть прищуренных глазах, венке пульсирующей на виске, напряжённом теле. Понятия не имею, откуда в голове взялась мысль, что хочу узнать эту сторону лучше, прикоснуться к острой грани, от которой лучше бежать не оглядываясь, как я всегда это делала, поступая правильно. Только мне почему-то казалось, что именно она в Ирбисе самая настоящая, потому что её он контролирует с трудом.