— И к чему ты стараешься, Граначчи? Все равно нам здесь больше не учиться.
— Перестань болтать. Нам надо лишь найти нового учителя. Лоренцо сказал вчера, что я должен ехать в Сиену и поискать там такого человека.
Со скучающим видом зашли в мастерскую Сансовино и Рустичи.
— Микеланджело прав, — сказал Сансовино. — Я хочу воспользоваться приглашением португальского короля и уехать в Португалию.
— Мы уже выучились здесь всему, чему могли, — поддержал его Рустичи.
— А я никогда и не собирался рубить этот камень, — говорил Буджардини. — Для такой работы у меня чересчур мягкая натура: я люблю кисть и краски. Пойду к Гирландайо и попрошусь, чтобы он взял меня к себе снова.
Граначчи в упор посмотрел на Микеланджело:
— Ну, а ты? Может быть, ты тоже уходишь?
— Куда же мне уходить?
Граначчи запер мастерскую, юноши разбрелись по своим делам. Провожая Граначчи, Микеланджело зашел к себе домой: надо было сообщить родным о смерти учителя. Поваренная книга растрогала Лукрецию почти до слез; некоторые рецепты она даже зачитывала вслух. Лодовико отнесся к кончине Бертольдо равнодушно.
— Микеланджело, эта твоя новая скульптура — она окончена?
— Вроде бы окончена.
— А Великолепный, он ее видел?
— Да. Я перевез скульптуру к нему.
— И она ему понравилась?
— Да.
— Что ты долбишь, как дятел: «Да! Да!» Может быть, он изъявил свое удовольствие, одобрение?
— Да, отец, изъявил.
— Тогда где же деньги?
— Какие деньги?
— А пятьдесят флоринов.
— Отец, вы просто…
— Не увиливай, Микеланджело! Когда ты кончил «Богородицу с Младенцем», разве Великолепный не дал тебе пятьдесят флоринов? Выкладывай свои деньги.
— Да никаких денег у меня нет.
— Нет денег? Это за целый-то год работы? Ведь у тебя на эти деньги все права.
— У меня нет никаких прав, отец; что мне раньше давали, то просто давали.
— Великолепный заплатил тебе за одну скульптуру и не заплатил за другую. — Лодовико повысил голос: — Это значит, что она ему не понравилась.
— Это может значить и то, что он болен, обеспокоен множеством дел…
— Выходит, еще есть надежда, что он тебе заплатит?
— Не имею представления.
— Ты должен напомнить ему.
Микеланджело горестно покачал головой; когда он в задумчивости шагал во дворец, на улицах было холодно и сыро.
Художник без творческих замыслов в голове — все равно что нищий: бесплодно слоняется он, чего-то ожидая и вымаливая у каждого часа. Впервые за семь лет, с тех пор как Микеланджело начал учиться в школе Урбино, у него исчезло желание рисовать. О том, что на свете существует мрамор, он старался вообще не думать. Сломанный нос, совсем не беспокоивший его последние месяцы, вдруг начал болеть: одна ноздря плотно закрылась, дышать было трудно. Снова Микеланджело с горечью сознавал, как он безобразен.