«Такая сентиментальная стала, – насмехалась над своей минутной слабостью Вини. – Ну да. Старикам свойственно».
Больно отживать последнее дни в сплошном напряжении. Если в самом конце увидит это его лицо, будто он избавляется от проблемы, сердце не просто остановится. Разорвётся.
«Нет. Не змея на груди. Не верю. Не хочу».
А если поможет им с матерью помириться, Богат потеплеет. Ведь нельзя бесследно хоронить любовь к родителям. Из неё прорастают цветы ненависти.
– Мне искренне жаль, что мы познакомились при таких обстоятельствах, – смущалась Адали.
– Что произошло?
– А он не рассказывал?
Невестка пожала плечами. Мол, понимай, как хочешь. Глаза свекрови тускло зарябили, руки спрятались под стол, наминать пальцы. Заговорила тише, нехотя. Голос надломился.
– Мой мальчик. Так долго это всё… Знаете, у меня же ещё дочь есть, Златая, – взгляд, полный материнской любви и благоговения к одному только имени, и тут же отвела его.
«Богат. Златая, – рассудила Вини. – Повезло же вам родиться у обиженных жизнью скряг».
– Мы с мужем копили, – продолжала Адали. – В будущем пригодится. Доченька моя влюбилась, обрадовала новостью, что скоро стану бабушкой. Разумеется, всё в пользу молодой семьи. Этот её, вольный художник, никогда бы на жильё не заработал, – грустно вздохнула. – Богат прознал и… ну, понятно. А ведь мы воспитывали его традиционно. Мужчина – кормилец, женщина – мать. Нам с мужем самим пришлось не по душе открытие этой его черты. Сказал, что больше нам не сын, и дверью хлопнул. Думала, вернётся через пару часов. Но проходит день, второй. Телефон недоступен. Обзвон дружков тоже не дал результата. В полицию не обращались. Ну, неправильно это. Не убьют же его где-нибудь, в конце концов? Самостоятельный такой – флаг ему в руки! Потом переехали в Париж. Златая там квартиру купила, и нам хотелось быть поближе к внуку. Богат исчез из нашей жизни. Будто и не было его.
Адали замолчала. Ожидала комментария. Жаждала его. Оправдание, соболезнование, возмущение, что угодно. Вини как воды в рот набрала. Не для того, чтобы подсолить свекрови своей безучастностью. Но молчала. В пустой голове неоновой вывеской горело лишь одно слово, и слово было бранное. Не из чего черпать на ответ. Винивиан Степанчик матом не ругается.
– Бог знает, как он, где, – запустила свою шарманку Адали, но в этот раз «ручка» повернулась со скрипом. – Богат же такой, в социальных сетях ничего не публикует. Но вот рекомендации привели к вашей с ним страничке. Стало радостно… и страшно.
Вини выгнула бровь, придав себе надменный вид.