– Причина?
– Я боялась, что он всё ещё зол. Что не захочет говорить со мной.
– Поэтому решили попробовать, так сказать, в обход.
– Признаться, я уже пыталась наладить контакт. Вы фотографировались в этом отеле, я узнала его. Пришла туда, дальше ресепшена не пустили, но разрешили позвонить со стойки. Сказал, что говорить нам не о чем, и положил трубку, – Адали смочила горло вином. – На следующий день прождала у крыльца. Вышел, вытаращился на меня, развернулся и ушёл. До ночи простояла – больше не показался.
Вини глотнула кваску, дала себе время подумать. Вид её был мрачным. С этой тяжеловесной кружкой в руке вписалась бы в какую-нибудь обшарпанную таверну, где бьют морды.
– Сын обижен на родителей, которые отписали наследство, будем это так называть, не ему, ничем не обременённому взрослому мужчине, а его сестре – девушке в положении без собственного жилья. – Глянула на собеседницу. Кивок не обязателен. – Да простит меня супруг, здесь он свои качества джентльмена благополучно потерял. К тому же, получается, через века остался при своём… Зачем он вам? Просто интересно.
Пауза.
– Это мой сын. Вы, как мать, должны меня понять.
Вини уж было открыла рот, да тут же закрыла. Уточнение смысловой нагрузки не понесёт, а тираду, по правилам этикета, полагается дослушать.
– Однажды я упустила его. Теперь, спустя столько лет, судьба сама привела меня к нему. Мне нельзя его больше терять. Нельзя! Винивиан, вы поможете мне?
В порыве чувств Адали, словно попрошайка, потянула свою руку к руке невестки. Несмотря на то что кисть была бесчувственной железякой, ещё и в перчатке, Вини одёрнула её и, дабы не обидеть грубым жестом свекровь, сделала вид, будто поправляет воротник.
– Но что я могу?
– Я просмотрела все фото, все видео. Никогда не видела сына таким счастливым. Определённо, ваше слово имеет для него вес.
«Имеет. Как он меня, – ущипнула себя Вини. – Избалованный ребёнок наказал отца и мать безвестностью. Страшно подумать, чем отплатит мне, если я не отплачу ему… В конце концов, моя жизнь и моя смерть в его руках».
Диафрагму будто скрутило. Спину закололи искорки, как от онемения. Невестка отвернулась, глядя в никуда, и этим только выдала свои слабости. Адали играла дуру. Именно что играла.
– Богат не мог не вспоминать, – мягко стелила она. – Вы же наверняка заметили, как ему больно говорить или молчать об этом.
Вини не шелохнулась.
– Очерствел. За столько-то лет. Ему плохо, мне плохо, и я не хочу, чтобы это длилось вечно. Сыта по горло.
– Как вы собираетесь это провернуть? – Вини выпалила, как топором бросила.