– ...по поступающим противоречивым сведениям, не остается, однако, сомнений, что Уолтер Драгонетт виновен в смерти про меньшей мере двадцати пяти человек. Ходят слухи о каннибализме и пытках, которым он подвергал свои жертвы. Перед полицейским управлением проходит в данный момент стихийная демонстрация...
Рэнсом нажал на кнопку, и салон заполнили звуки трубы – Клиффорд Браун играл «Весеннюю радость». Я удивленно взглянул на Рэнсома, и он пояснил:
– Радиостанция Аркхэма передает джаз по четыре часа в день. – Он снова откинулся на кресле. Джон не хотел больше слышать об Уолтере Драгонетте.
Свернув за угол, я проехал мимо входа в здание на Армори-плейс. Клиффорд Браун, которого вот уже тридцать лет нет в живых, играл фразу, отрицавшую смерть. Музыка почти вывела меня из депрессии, накатившей по милости Уолтера Драгонетта. Я вспомнил, как много лет назад слышал ту же музыкальную фразу в Кэмп Крэнделл.
Повернув голову, Рэнсом смотрел на толпу, заполнявшую половину Армори-плейс. На площади и на ступенях полицейского управления собралось за это время в три раза больше демонстрантов, чем я видел, подъезжая к зданию. Над толпой колыхались транспаранты. На одном из них было написано «Долой Васса». Чей-то голос кричал в мегафон, что устал жить в постоянном страхе. Я спросил Рэнсома, кто такой Васс.
– Шеф полиции, – пробормотал Джон.
– Не возражаешь, если мы сделаем небольшой крюк? – спросил я.
Рэнсом покачал головой.
Оставив позади вопящую толпу, я свернул на Горацио-стрит и поехал мимо здания редакции «Леджер» и Центра исполнительских искусств. Горацио-стрит шла вдоль района, состоявшего в основном из двухэтажных кирпичных складов, бензозаправок, винных магазинов, двух неизвестно как затесавшихся сюда художественных галерей, владельцы которых, видимо, рассчитывали превратить этот район во второй Сохо.
Клиффорд Браун продолжал играть, солнце слепило глаза, отражаясь в окнах и крышах машин. Рэнсом сидел, не говоря ни слова закрыв ладонью рот, и смотрел прямо перед собой невидящими глазами. У въезда на мост висел знак, запрещавший проезд машин весом больше тонны. Проехав по старому дребезжащему мосту, я остановил машину. Джон Рэнсом был похож на человека, спящего с открытыми глазами. Я вышел и стал смотреть на реку и на ее берега. Меж высоких отвесных бетонных стен река катила свои черные воды в озеро Мичиган. Глубина в этом месте достигала двенадцати-пятнадцати футов, и река казалась такой темной, словно у нее вообще не было дна. Грязные берега, закиданные ржавыми покрышками и гнилыми остовами деревянной мебели, тянулись к воде от бетонных стен.