Он кивает на небольшое ведерко в паре шагов от меня, и ставит черпак с ежевикой на бревно, что служит нам лавочкой. Добавляет несколько ягод в котелок, а затем выливает содержимое алюминиевую чашку.
Послушно иду умываться, понимая, что лучше этот разговор, — и даже помыслы о нем,
— не продолжать.
Лицо саднит от прохладной воды. И, похоже, не только из-за царапин. Думала, со стыда сгорю от его беспринципных речей.
Отмываю руки, измазанные в ежевике, мечтая о том, чтобы поскорее поесть и пойти побродить по лесу в поисках водоема, чтобы полностью помыться. Заодно останусь наедине со своими мыслями. Надеюсь, хотя бы расстояние способно отключать эту нежелательную трансляцию?
— О чем же тебе таком нужно подумать, что спрятаться хочется? — усмехается Дамир, даже не поворачиваясь ко мне, когда я уже подхожу к костру. — Решила взвесить удобно ли тебе? Или неудобно?
Ой, боже, он опять об этом?!
— Все-все, молчу, — смеется он, похлопывая по бревну рядом с собой, приглашая присесть.
Вздергиваю подбородок, и усаживаюсь на самый дальний от него край. Он поворачивается явно недовольный моим решением. Глаза сверкают, словно грозовое небо с красноватыми молниями. До меня наконец доходит, что все это время это было вовсе не отражение моих волос.
Вижу, как на его лице начинают играть желваки. Чувственные губы размыкаются, словно он готов зарычать. Взгляд исподлобья вынуждает меня покрываться холодным потом.
Пугающе красиво...
— Надеюсь, ты догадываешься, что я мог бы взять силой то, что по праву принадлежит мне? — грозно спрашивает он. — И да - ты моя собственность с того самого момента, как своими собственными руками нарушила запрет. Думаешь, мне нравится быть зависимым от хрупкой смертной?
Чего это он?
Мурашки пробегаются по спине. Неприятные такие мурашки. По левой стороне. Такие возникают только когда мне страшно.
— В таком случае не стоило меня спасать. И я бы умерла до того, как вызвала в вас эту зависимость! — может и глупо, но пытаюсь не подавать вида, что он меня напугал. — Зачем теперь говорите об этом? Хотите меня припугнуть?
Хмурится, словно борясь с собой:
— Нет, — опускает голову. — Как раз этого я хотел меньше всего.
Примирительно протягивает мне кружку с отваром, и неожиданно улыбается:
— Хотел, чтобы ты отметила мое благородство.
— О, как благородно! Я польщена, что вы не прибегаете к насилию, — не удержавшись, язвлю я, однако кружку из его рук все же принимаю. — Что здесь?
Теперь уже с сомнением киваю на чашку.
— Местный чай. Он растет на склоне холма. Еще мелисса и мята. Немного чабреца, — бормочет Карабас, пристально изучая свою обувь.