Задрожало в экстазе пламя цвета апельсиновой шпинели, страстно поглощающее оплывшие восковые остатки на блюдце. В тесной каморке вдруг стало душно и неуютно. Две свечки дрогнули будто от ворвавшегося сквозняка и помещение захватила в полон полутьма. Хриплый голос прервал тугую, напряженную тишину: – Мам Тань, я на охоту!– Батон просунул голову в приоткрытую дверь. – Батончик, сейчас я договорю с пришельцем, и решим. Подожди, – лохматая голова послушно исчезла. – Батон? Мама? Что это вообще, клички такие? Кто ты вообще такая? Ему же лет девять, и ты его мама?– Сергей был растерян и обескуражен. Таня снова чиркнула спичкой и подпалила новые свечки, которые достала из-за полога. В комнатушке стало светлее, краем глаза Сергей заметил фото в рамке на деревянном поддоне. Его Таня использовала как стеллаж. Девушка молча смотрела сквозь танцующее пламя свечи на фото. Не поворачиваясь к Сергею. – Это мои родители, – она вздохнула.– А это то, что помогает мне выживать, – Таня повернулась и поднесла свечу к запястью. Сергей отчётливо увидел цифры на прозрачной коже. Шрамы, поверх иссиня-черные цифры. 7.08.1997. ⠀ Он резко почувствовал как сдавило грудь невидимыми огромными пассатижами. В голове промчались кадры жизненной хроники воспоминаний. Рыдающая мама. Кому-то звонит и орёт в трубку дед. Его обрывочные фразы: "поднять всех", "что значит ни следа", "это невозможно". Дед прижимает мать к себе и гладит по голове как ребёнка. Приговаривая: – Региночка, найдется, ласточка моя, вернётся. А потом один день печальнее другого. Вот и сейчас ком в горле, душат слезы, как и в тот день. 7.08.1997. Когда отец впервые не вернулся вечером домой. Не вернулся он и спустя месяц. И годы. Исчез без следа. Взяв себя в руки, Сергей притянул Таню к себе, приобняв за плечи. Она успела поставить свечу на столик и осветила ее янтарные кошачьи глаза. Девушка сначала уперлась ручками в его пресс, почувствовав силу и защиту, прикоснувшись к его спортивному телу, инстинктивно прижалась. Завернувшсь в его объятия как в плед. – Что за шифр на твоей руке? – В тот день их не стало. Говорят, теракт. Раз и все.
– Я не верю вообще в совпадения. Писец, знаешь, там дядя Родик ищет гильзы. Он поможет нам. Я не дам тебя в обиду. Веришь? Откуда у тебя этот долбаный пистолет? Скажи как есть, – Таня подняла голову, взгляды их встретились. Сергей уже знал – эта девочка его судьба. – Я знаю, мне кажется для чего -то нас свела судьба, когда я встретила твою маму в трамвае. Почти год ведь прошёл. Я ездила от кольца до кольца. Некуда было идти. Вышла из детдома. Выделили комнату на Первомайке в бараке. Зашла в подъезд и нога провалилась между сгнивших досок. А оттуда крыса. Шмыгнула, отбежала и смотрит на меня. Будто я ни к себе иду домой. А к ней. Людка свидетель, соседка, я пыталась жить в той конкуре. Как человек. Но там это невозможно. Невозможно. Есть дома ещё, где туалет на улице. Душ на кухне, за шторкой, но ванной нет. Нет, понимаешь. Резиновый грязный ковёр на кафеле, который, мне кажется, войну пережил. Вот там сосед, бывший зэк, и подловил меня. Мразь, ненавижу, ненавижу, – Таня принялась стучать кулачком по мощной груди друга. Он гладил её непослушные волосы. Молчал. Что тут скажешь? Таню прорвало, она рыдая и содрогаясь всем телом, рассказала, что решила отомстить. Но насильник пропал. В милиции посмеялись и сказали, типа, знаем вас, детдомовских. Это от кого ещё людей защищать – надо разобраться. А этот урод стукачом был у них, я потом узнала. Не знаю, что случилось. Этот гад пропал после этого. А на днях появился. На улице столкнулись. А он лыбится, узнал. И я решилась. Мент уснул в трамвае, у него смотрю кобура растегнута. Я и подрезала. Встречу и рука не дрогнет. Пристрелю.