Этика и любовь
Не та ли это симметрия, которой, согласно Левина (Levinas), отмечена двойственность этических взаимосвязей между "я" и "другим": "я" никогда не выступает на равных с "другим"; это неравенство подчеркнуто впечатляющим присловьем: "другой всегда ближе к Богу, чем я" (какой, кстати, смысл вкладывается в это имя, которое именуют неизреченным?). Все это не слишком несомненно и не слишком ясно.
Любовь - это, быть может, камень преткновения для этики, если только она не ставит ее под сомнение, пытаясь ей подражать. Точно так же разделение рода человеческого на мужчин и женщин составляет проблему в различных версиях Библии. Всем отлично известно и без оперы Бизе, что "любовь свободна словно птица, законов всех она сильней". В таком случае возврат к дикости, не преступающей законов хотя бы потому, что они ей неведомы, или к "аоргике" (Гельдерлин), сотрясающей все устои общества, справедливого или несправедливого, враждебной к каждому третьему лицу и в то же время не довольствующейся обществом, где царит взаимопонимание между "я" и "ты", такой возврат был бы возвратом к "тьме над бездною" до начала творения, к бесконечной ночи, кромешному мраку, хаосу (древние греки, согласно "Федру", считали Эрота божеством столь же древним, как и Хаос).
Привожу начало ответа на поставленный выше вопрос: "6ь/ спрашиваете, отчего нас так внезапно посещает любовь? Она вам отвечает: быть может, от неожиданного сомнения во вселенской логике. Она говорит: ну, например, по ошибке. Она говорит: но никогда по нашей воле". Проняла ли нас эта премудрость, если только она таковой является? Что она нам возвещает? Что нужно для того, чтобы в гомогенности, в утверждении одного и того же, что требует понимания, возникло гетерогенное, абсолютно Другое. Всякое отношение к нему подразумевает отсутствие отношений, невозможность того, чтобы воля или простое желание преступили границу неприступного в надежде на тайную и внезапную (вне времени) встречу, которая отменяется вместе с утратой всепожирающего чувства, незнакомого тем, кто направляет его на другого, лишаясь собственной "самости". Всепожирающего чувства, пребывающего по ту сторону любых чувств, чуждого любому пафосу, выходящего за пределы сознания, несовместимого с заботой о себе самом и безо всяких на то оснований взыскующего того, чего невозможно взыскать, поскольку в моем требовании звучит не только запредельность желания, но и запредельность желаемого. Чрезмерность, крайность обещаний, даваемых нам жизнью, которая не может заключаться в себе самой и потому устает упорствовать в бытии, обрекая себя на бесконечное умирание или нескончаемое "блуждание".