моя громче даже.
чтобы вознести молитву за всех обитателей родины.
перейти от пушкинского элитаризма к вальт-витмановскому человеколюбию.
всех
с нижней и верхней часовни, ставших террасами, карасёвки, арсенала, корольчихи,
канавы, володарки,
считающих, что 50 тысяч рублей – это достаточная зарплата для нормальной жизни,
всех,
кто бежит толпой по богдашке с телескопичкой за двумя пацанами
и за пацанов,
убегающих от бывшего кинотеатра «экран» в сторону станков,
за всех азербайджанцев
с рынка у бывшего кинотеатра «экран», падающих в обморок у своих лотков
и живущих всемером в однокомнатной квартире,
или это было на южном рынке, построенном на месте ипподрома,
за всех
придумывающих истории в «быстроденьгах» на конно-подгородной
(они тут новенькие, слобожан отселили на атаманский даманский – и за них помолюсь),
за девочку дашу из «пятёрочки» на самарке,
как фигуры в шахматной партии она меняет синяк под глазом на выбитый зуб,
за уборщицу из соседнего «магнита» -
она смотрит на очередных людей, наследивших на только что вымытом кафеле,
и вздыхает: «дзен я сегодня точно не словлю»,
за всех,
у кого сползли дома на бутырках во время последнего оползня,
эту женщину с мужем в новом городе -
ей кричат в спину: «да я тебя трахну, прежде чем позвонишь своим бандитам»,
за этих гопов,
отжавших у меня в мороз проездной на пятнаре
и за скинов,
разбившим мне губу у старого здания первой школы, где учился володя ульянов
(я до сих пор чувствую языком на нижней губе шрам, похожий на мячик для регби),
за выходцев из синих дворов севера, за вырыпаевку, уксм, сельдь, мостовую, винновку,
куликовку и дачный.
многих из них я ненавижу,
но понимаю, что они выкованы социальными условиями бытия,
этим местом,
этим топями.
завод и посёлок узтс
страна чудес: пришёл в кроссовках, вышел без
строился на болотах, вокруг рос лес,
и первые жители пятиэтажек выходили стрелять по уткам, едва покинув подъезд.
я не могу расспросить о той жизни у бабы нины и дедушки саши,
могу только у тёщи – про посёлок садовый (брянский)
(сейчас это две деревянные улицы, зажатые большими домами)
и исчезнувший мирный на дне микрорайона «свияга».
всем униженным, проклятым, растоптанным, побитым, нищим и прокажённым
не нужна моя молитва,
им нужно превращение моей крови в красный кирпич.
он полетит в основание царства любви.
это может быть моей спиной.
зайдусь кашлем, как обликом интеллигентный симеон гордый,
и умру вроде бы от чумы
зимой,
весной,
летом,
осенью.
времена года
времена не годны
для изменений, переездов и начала нового.
они инертны и статичны, как места нашей жизни.