– Нравится?
Начиная приходить в себя, я уставилась на вещь, которую мне было предложено оценить (причем, радостная физиономия Тимура предполагала исключительно положительную оценку). Я озадаченно посмотрела на роскошный мех (а вовсе не тряпку!) в его руках. Растерянно и с непонятной робостью обвила взглядом помещение.
Оказалось, он притащил меня в меховой салон (самый шикарный и, как следствие, самый дорогой в городе). Одна моя сокурсница-задавака, охочая до шмоток и брендов барышня, как-то заглянула сюда в преддверии именин. Семья ее никогда не бедствовала, трижды в год отдыхала на различных курортах и баловала ее нещадно, стараясь угодить любой прихоти. Но и привыкшая к дорогим подаркам и щедрости родителей (а к четвертому курсу и взрослого небедного любовника), от красоты здешних изделий она едва не ослепла, а от цен приобрела легкую форму заикания на ближайшие пару недель. С тех пор прогуливаясь по проспекту, она ходила исключительно по противоположной стороне улицы и на витрины даже смотреть не рисковала.
И вот я стою посреди гулкого зала, над головой огромная люстра, от ее яркого света рябит в глазах. Мои на ладан дышащие кеды оставили неприглядные следы на белоснежном мраморе, куртейка на фоне эксклюзивных шуб смотрится лохмотьями. А напротив, преданно заглядывая мне в глаза, стоит Тимур. Он ужасно чему-то радуется и без тени сомнения ждет того же от меня. Лишь я, да продавщицы за его спиной, никак не можем понять, какого черта он притащил меня сюда. На лицах четырех похожих словно сестрицы продавщиц (явно мечтающих стать богинями подиума и женами олигархов), запредельно фальшивая улыбка, а в глазах презрение и злоба.
Не дождавшись ответа, он накинул мне шубку на плечи. Гладкий пушистый мех был прекрасен и невесом, а Тимур недопустимо близко. Придерживая шубку, он обнимал меня бережно, и стало тепло и безопасно. Мне почудилось, будто годы скитаний и вечного холода миновали, и я обрела тепло родного человека, о котором даже и мечтать не смела. Оба мы на миг потеряли чувство реальности, и голова закружилась так приятно, а сердце забилось незнакомо и трепетно в унисон с другим.
Многозначительное покашливание болезненно вернуло к реалиям. Спрятавшись за Тимуром, девиц я видеть не могла, но ведь это не значило, что их нет. Невозможно игнорировать реальность, она всегда напомнит о себе. Так или иначе.
Я тихонько высвободилась. Сняла шубку и вложила в его руки. Тимур нахмурился, ожидая протеста и готовясь уговорить меня на что угодно.
Но уговоры были не нужны. Ведь дело вовсе не в его щедрости и моей гордости. Все гораздо, гораздо хуже и запутаннее. И я сказала едва слышно, так, чтобы знал только он: