– Ладно, я кофе с тобой попью.
Мы сидим, вяло обсуждаем многочисленные пустяки, и молчим о немногих важных вещах. Чего попусту трепать то, что дорого?
– Ты – моя совесть. – Фраза, обронённая ею однажды, тот булинь2, который, в отличие от очевидного, не развязать.
Птицы перелетают полукружиями с ветки на ветку, невидимые миру лонжи удерживают их от падения, раскрываются ветром складки плаща крыл, туго растягивая строчки, так что видны расшатанные махами перьевые сумки.
Легко и радостно глядеть на птиц снизу, задрав голову, а как им там одним, в вышине?..
Ночь, наряжаясь, прицепляла орден месяца то там, то сям, но никак не могла отыскать ему места. Куда его не приставь – везде он был сиятелен и всюду хорош, по любую из сторон океана, разумеется, если судить про него по-человечески.
Поигрывая перстнями присосок, гекконы глядели на мою возню в огороде. Белое полотно забора удачно оттеняло их зелёные трико. Задолго доныне махнув рукой на то, что соседи вновь сочтут меня сумасшедшей, я сердечно здороваюсь с ящерками и те, давно зная меня и по голосу, и в лицо, дружно кивают в ответ:
– Здравствуйте, мои хорошие! Здравствуйте!
Осматриваю всю компанию. Гекконы прожорливы, запасливы и от того широкие, гладкие от чрезмерной сытости их хвосты округлы и на вид как бы подбиты ватой. Дутые полированные бусины глаз также полны, – интереса к жизни и азарта к её течению. Спустившись к моим ногам, где на широких листьях травы скопилась роса, гекконы с жадностию пьют, спокойно снося моё деликатное, но не скрытное присутствие. Я занимаюсь своими делами, ящерки своими. Единственная предосторожность – смотрю себе под ноги с большим противу обычного тщанием, чтобы не наступить на геккона ненароком. И вдруг замечаю, что один из них как бы в плену прозрачной пелены, будто в лаке плаща. Озираясь, время от времени ящерка дотрагивается до спины языком, словно пытается сдёрнуть с себя лишнее.
– Давай помогу, предлагаю я, – и делаю шаг к ней навстречу. Геккоша едва заметно отступает от меня, как бы отказываясь от помощи.
Не считая возможным настаивать, я вновь принимаюсь заниматься делами, но поглядываю, всё же, в сторону ящерки. Вдруг той понадобиться-таки моё участие.
Солнце начинает ощутимо припекать, и в какой-то момент я замечаю, что лак на теле геккона мутнеет, и при каждом повороте его головы, теряет некую часть, исчезая в очерченном розовым зевке.
Геккон, отметив моё непраздное искреннее беспокойство, подошёл ближе и вновь наглядно лизнув спину, шумно глотнул при этом.
– Ах! Так вот это что! – Радостно воскликнул я. – Судя по всему, ты раздобыл себе на завтрак яичницу и готовил её на солнце!