– Во как! – мордовская хитрая ухмылка заползла, наконец, на прежнее место. Он почесал грудь, так как прокатав уже оформившуюся в сознании репризу, понял, что ёж расцарапает ему декольте.– «… и посему, придётся соорудить брезентовый фартук на голое тело, под рубаху!» – произнёс он вслух, оглядывая унылых соседей по вагону. Но тем не было дела до чужих озарений. Пока это не касалось лично их. Впрочем, как и всегда.
Когда члены комиссии поставили свои подписи под актом приёмки номера «Ковёрный с ежами», то сделано это было большей частью авансом, за усердие и рвение. Как «трояк» закоренелому двоечнику. Ибо было совершено непонятно – как зрители примут ежа, едва видимого на блюде арены.
Спустя неделю стало ясно, что клоуна в сопровождении ежей воспринимают как явление, выходящее за привычные рамки циркового представления. Человек и ёж, каждый жил своей жизнью. Первый пытался оправдать присутствие ежа, второй старался не замечать соседства людей. В особенности того, с покусанными им пальцами, расцарапанной им же грудью и поролоновой лепёшкой спелого цвета, закреплённой на кончике носа.
С куражём или без, дело не шло и это было заметно всем. Заплутать в дебрях своего упрямства довольно просто. Прижатый к креслу на взлёте, Николай чётко понимал, что отступать поздно.
Ему неоткуда было взять сил, чтобы уйти из цирка. Оставаясь, он обрекал себя на насмешки и снисходительность. Но… у каждого – свой путь к пониманию места на арене жизни. В манеже, где ты загоняешь зайца, живущего в сердце, на тумбу, и хлещешь подле хлыстом, не подпуская никого.
Цирковая гостиница в Туле. Мы просыпались под звуки саванны. То слон трубил зарю восходу. А после шёл первый трамвай. Нежный колокольчик его трели оповещал о начале нового урока в очередном классе следующей жизни. И утро, разлинованное проводами, было ясно и чисто. Готовое к тому, чтобы быть наполненным строками, решительное в намерении не замечать помарок и исправлений. Ибо не ошибается лишь тот, кто считает себя правым во всём. А бездельник? Пусть его! Не повредил бы себе…
Я – человек недалёкий. От цирка! Конечно, если можно так называть того, который, раскрыв сердце, а, заодно и рот, смотрит, переживает… живёт цирковыми представлениями с трёхлетнего возраста. Помню волшебный свет, что рвался наружу из прорех шатра шапито и по сию пору ощущаю его головокружительный запах. Запомнились аквамариновые потоки ненастоящих слёз простуженного ковёрного. Его было жаль. Было немного прохладно и казалось, что он мёрзнет. Хотелось выбежать к нему в манеж, остановить рыдания и согреть. Долговязого, неловкого, желающего понравиться, во что бы то ни стало.