Вернулся в комнату, поднял с пола картину, переложил в кресло. Взял столовый нож, вонзил острие в полотно Моне. Провернул несколько раз, дернул лезвие в одну сторону, в другую. Ткань вспарывалась с хрустом, но он не боялся, что потревожит любовников. Он больше ничего не боялся.
На углу стола лежала открытая пачка с таблетками. Поднес свечу. Феназепам. Три блистера пусты, два полные. Повертел в руках, облизал сухие губы. Высыпал в бутылку с вином все таблетки, разболтал, опустился в кресло. Вот так. Поспите, голубки, до страшного суда. Встал, решительно направился к выходу, но остановился на полпути. Что же я делаю? Не стоят они погибели моей души. Вернулся к столу, вылил отравленное вино на распоротую Камиллу. Анечка, ведьма, чуть до греха не довела.
В прихожей накинул первую попавшуюся куртку, сунул ноги в валенки. Прихватил также солдатскую шапку-ушанку без кокарды. Почтой верну, ну пока. Ах, да. Достал из холодильника бутылку коньяка, положил в карман .
Выйдя на улицу, где было довольно тепло и туманно, Сокольников направился не к дороге, ведущей на станцию, а к лесу. На холме, заросшем березами и соснами, откуда хорошо был виден дом Анечки, присел на упавшее дерево, вытянул ноги. Хорошо провел время, ничего не скажешь. На что надеялся, на чудо? Сколько раз можно убеждаться в том, что люди не меняются никогда. По крайней мере, в лучшую сторону. Опять на душе заскребли кошки. Вернее, они никуда и не пропадали, только когти у них стали более острыми. Свинтил крышку бутылки, запрокинул голову. Немного отпустило.
-Дай и мне хлебнуть, зябко.
Удивился? Скорее, нет. Уже ничем она его не могла удивить. Не оборачиваясь, протянул бутылку. Анечка села рядом. Поверх японского кимоно на ней была шерстяная шаль.
-Ты меня осуждаешь?
-Нет.
-Знаю, что я дрянь.
-Еще какая.
Вдруг эмоции вырвались наружу.
-Для чего ты все это со мной сделала?! В чем я перед тобой виноват?! Ты понимаешь, что я тоже живой человек?!
-Три вопроса сразу, на которые у меня нет ответа.
Взглянул ей в глаза. Птиц в них он не заметил. У нее были глаза печальной, растерянной собаки, которую бросил хозяин. Сразу захотелось обнять Анечку, прижать к сердцу и все ей простить. Но он знал, что так уже никогда не поступит.
-Ладно, я пошла, – сказала она. Поставила бутылку на снег, так и не сделав ни глотка. -Да, картина с Камиллой ломаного гроша не стоит. Грубая мазня, а не подлинник. Моне никаких копий с "Японки" не делал.
-Почему же сразу не сказала Паше?
-Дура потому что.
Он не нашелся, что на это сказать.