Мы с Улей как-то пришли на пригорок, к церкви, просто гуляя. Мы шли не специально, и вышло так, что именно в тот момент, когда все козы были еще в церкви, а пастух уже пришел. Пастухом в этот раз был дед Шурей. Мы подошли, поздоровались и следом дед сказал фразу, которую мы уже ждали.
– Вы чьи жа?
Мы переглянулись и ответили, как полагается. Я до сих пор не могу понять, почему мы должны были обязательно быть чьи-то, и мне казалось, на этот вопрос мы всем в округе ответили уже по десятому разу.
– Нябось каникулы у вас нынча? – продолжил дед, который может и так это знал, а спросил просто, чтоб мы с ним поболтали. Теперь здесь местные все одни старики и уж больно им не хватает того с кем можно поговорить.
У нас и вправду были каникулы. Лето ведь. Дед замолчал и все так же сидел с тросточкой на пеньке. Одет он был как будто излишне тепло, еще и с фуражкой. Мы все стоим, ждем, уйти неловко. Дед прищурился, сидит, на нас уже вроде и не смотрит. Встает и идет к церкви, а сам рукой нам машет, пошли мол. Мы чуть дрогнули, но пошли. Подошли ближе, он глядит внутрь церкви, оперся на воротца и все не отрывая взгляда говорит:
– Вишь, светится? – дед кивнул на алтарь.
Я кивнул, смотрю на него, а Уля тоже прищурилась как дед.
– Там боженька сидит, – тихонько шепнул дед Шурей, а сам дальше смотрит.
Уж точно не помню, проникся ли я, а может, не успел, потому, как дед тут же добавил.
– Че зенки вытраскал, иди глянь, – и махнул мне тросточкой показывая.
– И не смешно ничуть, – буркнула Уля.
– Ага, и ни кого там нету, – добавил я.
– фу ты, тоже мне, грамошный что ли? – сказал дед, отворил воротину и ушел.
Тогда мы разошлись, и казалось, дело тем кончится. После мы и дальше ходили мимо церкви чаще всего не просто так, а потому что за ней река и мы ходили туда купаться. Река была близко, однако всякий раз нам приходилось обходить кругом, потому что рядом было фермерское хозяйство, а при нем собаки. Собаки эти были большие и очень злые, говорят, их специально так натаскали, чтоб воров рвать. А мы ведь не воры, а все равно, они ведь не знают. Едва ли не каждый раз как мы шли кругом вспоминали про деда. В алтаре и, правда, было светло так, будто он изнутри освещен солнечным светом, а все, потому что был сильный контраст с основным залом, в котором окон не было. Уля всегда говорила что верит, а я больно пытался показаться взрослым и говорил, что не верю. Сам же я все равно сомневался, но в этих сомнениях скорее было больше надежды, что моя версия правильная. Я, в самом деле, больше переживал за свою правоту, чем не верил. Мне казалось, сестренка просто дразнится, чтобы услышать от меня ее мнение, а потом скажет что пошутила. Все боялся остаться в дураках. Да вот помню было однажды. Сидим мы на кухне, в холодильнике колбаса, я хочу ее поесть, а сестра такая: «не колбасное время», я давай спорить, мол, нет колбасного времени, а она свое. Так я в итоге и поверил. Вот и теперь боялся так же.