Нам сообщили о глобальных проблемах с урожаем по всему континенту в целом. А рабочий местного почтового отделения доносил до нас самую важную информацию, которую государство распространяло по всей подвластной ему земле.
В связи с проблемами с поиском пропитания люди стали покидать село, стекаться к столице, где еще можно было получить хоть какую–то гуманитарную помощь. Деревня начала пустеть. Я тоже чувствовал на себе неизгладимый отпечаток голода, нужду.
На моих глазах крепкие юноши превращались в убогих, сгорбленных недугами стариков. Сами старики либо умирали, либо по долгу лежали дома, уставшие и измотанные болезнями.
Я принял для себя решение, что буду помогать всем, кто нуждается в помощи. Впрочем, не только за мной последовали такие действия: все, кто мог ходить, сплотились одной дружиной, сила которой неумолимо слабела.
Уже через две с половиной недели начался мор людей. Гибли все. Детей кормили лучше всего, но еды не хватало и им. Матери и отцы погибали, затем дух покидал и их дитяток.
Я и еще пару человек трудились, освобождая улицы от зловонных трупов, опознавая их, погребая и составляя некрологи.
На фоне всех оставшихся в живых выделялся местный кузнец, старик Исаак. Он, несмотря на голод, всегда находился поодаль от меня и наблюдал за моей грязной работой, смоля папиросы. Его долгие истории из жизни по вечерам навивали тоску.
Странно, но он ни по кому не скорбел. Сам Исаак мне рассказывал, что нет у него никого больше в мире, и скорбеть то ему не по ком. Он часто рассказывал о сыне, о том, что судьба у него была сложная, что не дожил он до сих дней. Что убит он был местными по чем зря, что жизнь старика без кровиночки уже давно не имеет смысла.
– Одно только хорошо, не увидел он этой напасти… – приговаривал обычно старик.
Каждый закат мы собирались возле крыльца кузнечной, чтобы поговорить на разные темы, да и бросать старика одного мне очень хотелось – и так ему досталось в жизни.
Еды почти не было, однако дед Исаак имел в своих запасах большое количество самогонки, что конечно же помогало местной медицине, а также времяпрепровождению по вечерам.
Когда на улице окончательно темнело и наступала ночь, мы заходили в дом. Там старик обычно сидел возле окна и курил самокрутки. Вся кухня, на которой мы находились, была окутана полумраком и дымом. Через эту темную мембрану из другого конца комнаты доносились звуки радио.
Внешность Исаака была скудной на красоту, да и какая красота в его годы. Все в нем говорило о том, что он прожил долгую, суровую и несчастную жизнь. Но как гордо он выглядел в своем одиночестве: его седина и щетина иголками показывали всю его внутреннюю суровость.