Кареглазка шла впереди, и я не мог оторвать глаза от раскачивающихся бедер. Иногда она будто случайно прикасалась рукой, несколько раз даже прижалась – и это меня каждый раз заставляло волноваться, как 15-летнего мальчишку. Такая тактильная активность сбивала с толку – из опыта я знал, что это могло быть как многообещающим признаком флирта, так и проявлением обычной симпатии, не имеющей ничего общего с соблазнением.
А затем все усугубилось еще и видом снизу, который открылся передо мной, когда мы поднимались по лестницам. Конечно, рядом был Свинкин, и я не позволял себе слишком много. И, все же, иногда мне удавалось заглянуть под юбку.
И хотя у меня был план изучить локацию, пока есть возможность – я был весь на иголках, и не мог сконцентрироваться на задаче. Сколько раз я ругал себя за проклятый переизбыток гормонов!
Как бы там ни было, мне все же удалось засечь кое-что полезное. К востоку от плаца, неподалеку от церкви, стояла кирпичная постройка – как склеп. Оказалось, что это вход в тоннель, соединяющий Илион с гидроэлектростанцией. А так как подземный ход совпадал с течением небольшой подземной речушки, обеспечивающей Крепость водой, то местные называли его Акведуком. Горин переживал о стабильном электрообеспечении и водоснабжении, поэтому тоннель стал его вторым крупным строительным проектом после Стены.
На массивной двери Акведука висел серьезный замок, а вот охраны я не заметил – наиболее вероятно, что солдаты просто периодически делали там обход.
****
Охотник укрылся от солнца, скатившись по ступенькам в подземный переход. Сейчас он больше походил на драную тряпку, чем на представителя племени, захватившего планету.
Время было на его стороне, оно не играло роли, и нонсенс – время поджимало. Сложно и необъяснимо, хотя он совершенно не задавался такими вопросами.
Охотник стойко переносил боль – несмотря на адский обжиг ослепляющим ультрафиолетом. В темноте боль стала тупой, хотя и всеобъемлющей. Его состояние было равно агонии, кожа представляла собой сплошной ожог – вернее, кожи не было, она сгорела дотла вместе с сетчаткой единственного глаза. Все органы были поражены дневным светом, а также сотней свинцовых зарядов. Разорванный, сожженный, уничтоженный… только мозг еще сохранял функционал, только нервная система снова и снова перезагружалась, пытаясь запустить разрушенные системы жизнедеятельности.
В эти моменты в сновидения, наполненные голодом, кровью и мясом, врывалось нечто – оно действовало на сердечный мускул как самый мощный электрошокер, как стартер, запускающий двигатель. Особь. Голодная, как и он. И их связывает невидимая нить. Он должен спасти, освободить ее – это единственное, что знал Охотник.