Роберта некоторое время изучала тыквенный рот, пытавшийся удрать.
– Это всё Вик устроил, – наконец поделилась она мрачной догадкой.
Урсула хмыкнула. Больше сумасшедшей тыкве неоткуда было взяться у них в доме.
– Похоже, так притязания на ребенка никому не удовлетворить.
– Удовлетворить? – переспросил Антон, совершенно сбитый с толку.
О чём мама и бабуля говорили? Иногда он оказывался свидетелем удивительных событий и разговоров. Однако потом мама угощала его молоком с черными точками, называя их зернами опийного мака, и он засыпал. А наутро, как ни старался, никогда не мог припомнить странности, очевидцем которых стал накануне.
– Сделаем вид, что ничего не было? – Роберта приложилась к ви́ски и поежилась от аромата канадского клена. Плеснула немного себе на лицо, промывая рану.
Урсула смахнула в мусорное ведро первые куски тыквы-убийцы и остановилась, обдумывая предложение. Наконец пожала плечами, признавая очевидное.
– Мы ведь первые начали.
– Только не забывай: спор семей еще не окончен.
– Забудешь о таком.
– Какой спор? – обеспокоился Антон. Однако любовь и вина подавили все треволнения, и он бросился к маме. Обнял, уткнулся лицом в теплый живот. – Мамуля, мамуля, любимая, прости! Я не хотел делать тебе больно! Я…
– Ты прекрасно показал себя, малыш. Всё хорошо.
Но «хорошо» определенно гостило в другом полушарии планеты, и теперь Антону опять дадут то сладкое молоко. Возможно, даже сейчас. Только он совершенно не был против, потому что случившееся явно тянуло на «прогрессивное наоборот». Порой ему казалось, что вокруг грызлись две непримиримые силы. Как руки-побратимы, имевшие одинаковое право на тело. На него.
За окном сверкнули фары, и к гаражу подъехал черный «Land Cruiser», напоминая одну большую октябрьскую тень.
– Папа! – обрадовался Антон.
Он бросился к входным дверям и угодил в объятия отца. Высокого, в смоляном пальто, пропахшем ветрами осени и чем-то горьким. Возможно, тем самым опийным маком.
– Привет, мужичок! Как тыква? Уже попробовал набор?
– Ты не будешь ругаться? – спросил Антон, затаив дыхание.
– Никто не будет ругаться. – Урсула неотрывно смотрела на мужа. В ее взгляде в равных пропорциях смешались соперничество и любовь.
Антон приуныл. Как много для него оставалось непостижимым. Загадочным. Словно он наблюдал за кукольным представлением, понятия не имея, как люди, управлявшие куклами, на самом деле относятся друг к другу.
Примерно через час, когда каждый привел себя в порядок, они собрались за столом, планируя отметить День Всех Святых обильным ужином.
Урсула, заклеив переносицу полоской пластыря, сверкала в облегающем вечернем платье. Ее мать, напротив, не стала разряжаться в пух и прах. Роберта давно миновала возраст, когда можно щеголять декольте. Добрую половину ее лица покрывали дезинфицирующие салфетки. Впрочем, это не мешало ей то и дело целоваться с горлышком бутылки. К утру рана должна была затянуться. На ней всё заживало как на собаке, скрещенной с кошкой.